— Звери апокалипсиса, — пояснила Жанна. — Уж тебе ли их не знать.
— Мой был покрасивее, — совсем не к месту пошутил я.
Впрочем, моей оплошности никто, кажется, не заметил, мои спутники с восхищением рассматривали роскошное убранство зала. Экономист Борщов, имевший, видимо, врожденную склонность к халяве, попытался отковырнуть понравившийся крупный изумруд, но, увы, его ждало жестокое разочарование.
— Я вас умоляю, царь Пирр, — сердито зашипел на него фюрер Закревский, — не трогайте здесь ничего руками. Не хватало нам поссориться с владельцами всего этого богатства.
— Вы же завоеватель, — усмехнулся Борщов, пряча меч в ножны.
— Но не вор же! — обиделся фюрер.
— Не вижу принципиальной разницы, — пожал плечами экономист.
Жанна уверенно шла по залу, а мы следовали за ней по пятам и ошалело глазели по сторонам.
— Смотрите! — вдруг воскликнул Закревский. — Вот она!
— А кто она? — растерялся царь Пирр.
Это была птица, причем настолько огромная, что ее голова почти терялась под сводами, а расправленные крылья занимали всю ширину зала, перекрывая проход. Толстые птичьи конечности, отлитые из чистого золота, надменно попирали блистающий мраморный пол. Создавалось впечатление, что птица собралась было воспарить к облакам, но в последний момент передумала и застыла в пугающей неопределенности.
— По-моему, это орел, — неуверенно предположил Борщов.
— Это птица Феникс, — шепотом отозвалась Жанна, испуганно оглянувшись на меня. — Она живая.
— Да бросьте, — не поверил Вацлав Карлович Крафт, он же Цезарь, — я отсюда вижу, что она сделана из чистого золота.
Мне тоже показалось, что ведьма погорячилась, а потом, я не видел пепла, из которого, если верить легенде, восстает эта птица.
— Вот когда восстанет, тогда и увидите, — обнадежил меня артист Закревский. — Надо уносить отсюда ноги, и как можно быстрее.
— Думаете, заклюет? — хихикнул не к месту Борщов.
— Смотрите! — крикнул Цезарь. — Она меняет цвет!
Это было чистой правдой — птица Феникс действительно меняла окраску, на глазах превращаясь в ярко-красный огненный шар. Свет, исходивший от нее, был нестерпим для глаз, и я невольно прикрыл их рукой.
— Она взлетает! Взлетает!
Пол закачался под нашими ногами, стены и потолок пленившей нас башни стали расползаться, открывая огромный купол неба, которое, казалось, готово было обрушиться на нас. Небо, ночное, черное было усыпано мириадами необычайно ярких звезд. И в эту пугающую мерцающую черноту стала подниматься, лениво помахивая крыльями, гигантская огненно-красная птица.
