Вот ведь заладили бабки – и не спиться им? Дал же Будда соседок, да квартиру на первом этаже не пожалел, да лавочку под окном единственной комнаты вкопал – очевидно, чтоб смирять гордыню и ради ниспослания душевных испытаний и адских мук…
Вот только о муках адских не надо – свежи воспоминанья…
– Орестовна, ты мне очи не отваживай, я знаю, о чём балакаю. Жабы ихние квакают, факт. А что не гулящий, так это ты, Орестовна, надвое сказала. У них, у Чужих, у чинджеров этих окаянных, по два кобелька с кожного боку – под скафандрами, в трусах из фольги – и всегда торчком. А Марьяшка, онука твоя – как есть хворая на передок, всегда доверчиво подол до ух задирала. И моего Мартынчика под себя лагодила, кровинушку мою, единственного внучка. Да только Мартынчик ей фитиля вкрутил, а жениться не пожелал. Ай, молодец какой. Кто ж на такой лярве-то жениться? Она ж со всем городом кувыркалась?! А зятёк твой инопланетный по незнанию окрутился, иммигрант чёртов, нехристь живородящая.
Акира завалил череп поролоновой подушкой и уплотнил щели одеялом. Не помогло: громче кричать принялись. Как на зло! Вот ведь социологи выискались, с политическим душком! Ну, ёлы, что ж делается в этом лучшем из миров?! – если почётные пенсионерки Вавилона обсуждают проблемы межгалактических отношений?!
– Сама ты, Петровна, на передок с гнильцой. Помню-помню твоих ласунчиков. В окошко лазали, да по трубе и пожарной лестнице. Ещё скажи, что неправда. А сама ты по молодости всегда в раскорячку хромала – ноги свести не могла…
– Я?!
– Ты!! Ты – кошка марсианская!! Ещё, небось, до сих пор течка случается?! А?!
– Я?! А ты… а ты…
И вознеслись души, жгутом древнего знакомства скрученные, полетели в рай поношений и гадостного словоизлияния. Всё припомнили: кто ещё в ремесленном ПТУ пряху подруге-сопернице в лапоть совал, а какая стервозина на бабку-кудесницу трёхмесячную стипендию потратила, чтоб чужого парня отворотить да к себе под бочок замаслить. Кто, а?
Всё помянули, должки старинные наковыряли, по залеченным мозолям протоптались – чудно время провели: разругались до колик в боках, едва в седые космы друг дружке не вцепились. Заодно весь дом перебудили, да и Акиру на копыта вскинули – феникс щёлкнул шпингалетами, открыл окно:
– Орестовна? Петровна? Ну, имейте ж совесть, не рассвело ещё, ну дайте ж поспать трудовому народу?!
– Тише, Акирчик, тише. Чо кричишь-то? Соседей на ноги подымешь. Тише, милай, спал бы ешё, рано, поди, на работу-то собираться. – Орестовна сковырнула сухонькой лапкой верхний слой платков, скрывающий от постороннего любопытства содержимое плетёной из оптолозы кошёлки. Сумочку эту дамскую бабулька таскала с собой всегда и везде.
