Альварес, главарь банды, наводившей на всех ужас, слегка улыбнулся. Потом на какое-то время задумался глядя на пленника, лежавшего на земле без сознания и наконец раздраженно проговорил:
— Ты взял его в плен, Киова, значит, он принадлежит тебе. Ты можешь делать с ним все, что захочешь.
Лицо Киовы расплылось в зловещей ухмылке.
— Спасибо, Альварес.
— Ты его убьешь?
Киова покачал головой.
— Нет, он будет жить, — ответил индеец гортанным голосом. — У меня еще никогда в жизни не было белого раба.
— Лучше убей беднягу сразу же! — посоветовал ему Боб Макдональд, правая рука бандита Альвареса. — Я думаю, он все равно не долго протянет, если ты заставишь его работать на тебя.
Альварес сделал недовольный жест рукой.
— Зачем ты вмешиваешься, Боб. Киова взял пленного — значит он принадлежит ему.
Киова довольно хмыкнул:
— Я сделаю его покорным, как собака, — процедил он. — Через пару дней он будет целовать мои мокасины.
Дуглас Мюррей, очнувшись приоткрыл глаза и быстро заморгал ресницами, щурясь от яркого солнца, которое стояло прямо над каньоном.
Киова был индейцем, но был одет как бледнолицый. Он носил кожаную куртку и такие же штаны, которые были, однако украшены скальпами убитых им врагов, ноги обуты в доходящие до лодыжек мокасины. Сидел он в роскошном мексиканском седле, на луке которого висела плетка с коротким хлыстом.
Индеец взял хлыст и легко соскочил с лошади. Потом медленно подошел к своему пленнику.
Дуглас Мюррей с трудом поднялся на ноги. Потом покачнулся и огляделся, словно затравленный зверь.
Киова приблизился. Кожаный хлыст волочился рядом с ним по земле.
— Где я? — выдавил пленник. — И что вам от меня нужно?
— Ты — моя собака! — гортанно проговорил Киова. — А собаки не разговаривают.
Он взмахнул хлыстом, и тонкий кожаный сыромятный ремень прорезал воздух. С первого же удара Дуглас Мюррей упал на колени. Он был слишком измозжден, чтобы выдержать такой удар.
Альварес и остальные бандиты с отвращением отвернулись. Бандиты знали, насколько жестоким мог быть Киова. Поэтому, не дожидаясь развязки, они направились в сторону палаток, а позади истошные крики Мюррея постепенно превращались в хриплые стоны.
— Сын Эттели, — прошептал Альварес, но прошептал так тихо, что его никто не услышал. — Он — первый, и я уничтожу их всех! Весь проклятый род Мюрреев!
В голосе его слышалась неприкрытая злоба и ненависть.
