.
Шум крыльев, приземлившихся на крышу. Неожиданно пошел снег, попал в дымоход, хотя до зимы было далеко. Она спала и все равно чувствовала происходящее. Проснувшись, она не могла двинуться. Темнота держала ее, будто была темным тяжелым покровом, нависшим над ней. Сквозь завывание ветра слышались удары колокола.
Должно быть, то пролетела душа жены старого Йоханнеса, заглянув к ним на огонек по дороге в Покои Света? Должны ли при этом звенеть колокола? По одному удару при прохождении каждой сферы и еще три, чтобы сопроводить своим звоном аллилуйю, которую запоют ангелы, встречающие новую сродницу.
Но то был не колокольный звон, а голос. Голос, сотрясавший воздух. Послышалось два удара, будто чем-то тяжелым ударили по дереву. Если бы только выглянуть, что происходит… Но она не могла двинуться. Не осмеливалась. Надо было прятаться. Так говорил отец.
— Твои жалкие стрелы не помогут, — произнес голос-колокол. Страшный голос. Не мужской и не женский. — Где она?
Лиат не могла слушать. Казалось, к ней прикасается что-то чудовищно древнее. Холод пробежал по коже.
— Вы ее нигде не найдете, — сказал отец с трудом, задыхаясь, будто долго куда-то бежал.
Испарина выступила на лбу, когда она попыталась двинуться. Но ведь это был только сон… Огонь вдруг полыхнул в камине, ярко и неестественно сверкая. Искры рассыпались во все стороны, стало темно и тихо. Она спала…
…И наконец проснулась, в последний предрассветный час, когда первые лучи только-только нарушили небесную черноту. Она пошевелилась и поняла, что держит книгу в руках, а ее пальцы… Пальцы дрожат.
Что-то было не так. Отец лежал поперек скамьи, протянув руки к столу. Голова покоилась на углу стола. Лук, вытащенный из колчана, лежал на полу. Почувствовав холод, она сбежала по лестнице.
Отец не спал. Ставни были закрыты. Дверь заперта. Все восемь лет, где бы они ни останавливались, в очаге горел огонь. Сейчас камин не горел, виднелся только слабый след пепла. Две стрелы, выпущенные из отцовского лука, торчали в стене над камином.
На столе у правой руки отца лежало белое перо. Таких белоснежных она никогда не видела. Ветер засвистел в дымовой трубе, подхватил перо, развеял пепел на полу и сдул его следы, будто их и не было. Она хотела взять письмо.
«Оставь! » Она отдернула руку, будто ее окликнули. «Если дотронешься до чего-нибудь, чего касались их руки…»
«Где она?» — спрашивал ночной голос. И отец отказался ответить.
Она смотрела на тело. Он состарился настолько, что казалось, его смертная оболочка рассыплется в прах даже от легкого прикосновения ветра.
