Саша пришел в цирк к самому концу сборов. Машины с животными вот-вот должны были уехать к поезду. Рабочие выключали свет.
– Проверьте все, чтоб ничего не забыли! – сказал директор.
Последней невыключенной лампой стали обшаривать двор. В какую-то секунду слепящий луч скользнул по стене школы, мазнул по окнам, и Саша увидел на подоконнике второго этажа женскую фигуру.
– Стоп! – закричал он, удерживая свет.
Но луч ушел дальше… Окно стало темным, но не сошел же он с ума? Видел же он женщину! Саша подошел близко к школе и стал всматриваться в стекла и нашел-таки распятую фигуру. Женщина слабо шевелила рукой, как будто то ли звала, то ли прощалась.
Итак, Базаров…
Оксана Михайловна заставляла себя думать о нем.
Сильный, красивый человек.
Спал на гвоздях… Нет, это не он… Кто же спал на гвоздях? Она не могла вспомнить и, мучаясь от этого, неожиданно подумала о том, что спать на гвоздях глупо. Это все равно, что есть битое стекло. Трюк, не больше. Трюк, лишенный человеческого смысла. Потому что нормальный, обыкновенный человек не спит на гвоздях… Нормальному обыкновенному нужно все нормальное и обыкновенное.
Она запуталась.
И тут как раз стали гаснуть лампы.
Она вскочила на подоконник быстро, как взлетела. Она ухватила фрамугу за ручку и тут вдруг поняла, что у нее не хватит сил открыть. Фрамуга была тугая, Оксана Михайловна сама потребовала прокладок, чтоб не просачивался в ее кабинет этот конюший воздух. Как же хотела она почувствовать его сейчас. Но фрамуга не поддавалась, и от сознания бессилия и безысходности Оксана Михайловна ощутила: ей не пережить это испытание ненавистью. Она оказалась слабая… Она хлестала себя ледяным душем… А надо было спать на гвоздях, как Рахметов… Вспомнила, наконец.
Последняя лампа шарила по двору цирка, а потом ослепила ее.
Ей показалось, что она нага…
Ей показалось, что сейчас все, весь мир разглядывает ее голую…
Ей показалось, что луч остался на ней навсегда, что он ее приколол к стеклу навечно. Как пойманную бабочку.
И она слабо шевельнула руками.
…Саша подошел к школе и увидел на крыльце Шурку.
Она была живая и здоровая и вертела в руке ключ.
Он тут же все понял. Кто заперт в школе. Кем заперт. Понял, что будет дальше. Шурка сейчас откроет Оксану Михайловну, бросит ей под ноги ключ. И гордо уйдет. Народная мстительница.
Он просто видел, как она уйдет, сжав в зубах кончик воротника, как она не повернет головы, как ни словечка не скажет… И с этого ее ухода пойдет какая-то другая Шуркина жизнь, в которой счет будет вестись от этого висящего у нее на пальце ключа.
