– Вот нехотя с ума свела, – сказала Ира громко, когда Мишка кинулся что-то ей подать.
И Мишка не обиделся, а посмотрел на нее так, будто не только признал это, а обрадовался, что она поняла и все знает.
Такой был глупый чай.
…Потом она притворилась дурочкой на уроке физики. И они оставались с Сашей после уроков, и тот ей помогал. Для этого надо было очень постараться, изображая полную идиотку. Но Саша посмотрел на нее внимательно и спросил:
– Ты ведь все понимаешь, да?
Она растерялась и на самом деле запуталась в физическом законе. И он ей толково все объяснил, а потом задал какой-то вопрос, и она толково ответила и только потом поняла, что все-таки выдала себя: кретинка не могла бы на этот вопрос ответить, Ира попалась в ловушку.
«Пусть, пусть!» – думала она. Пусть он знает! А он выпустил ее из ловушки и даже сделал вид, что она туда не попадала.
…Она затащила его к себе после уроков, кормила, играла на пианино, пела, потом взяла гитару и пела под гитару, и он ей тихонько подпевал. Потом они хохотали над рисунками Ленгрена, сидя рядышком и грызя орехи.
Ничего не произошло.
Любой другой… Что бы сделал любой другой? Может быть, он полез бы целоваться, или хотя бы взял за руку, или сказал какие-то единственные глупые слова.
Этот же… Ира все время ощущала между ними преграду, ну, вроде прозрачного непробиваемого стекла. И была такая особенность в этом стекле, что, видимое насквозь, оно могло и отражать. И она, смотря на Сашу сквозь стекло, преотлично видела и себя со всеми этими своими нехитрыми уловками. И такая она себе показалась жалкая и противная – хоть не живи. И одно было спасение, чтоб он сказал: «Ты не противная, ты не жалкая». Он же ничего не говорил. И тогда она спросила сама:
– Как ты ко мне относишься?
– Хорошо, – ответил он.
– Хорошо или очень? – домогалась она.
– Очень хорошо, – говорил он.
В стекле-зеркале видны ее просящие, как у голодной собаки, глаза, и нервно-теребящие пальцы, и какая-то повинно склоненная голова, которую он может отсечь, если ему так захочется. Потом она придумала этот трюк с альбомом из Дрезденской галереи, который стоял у них уже лет сто, придумала, потому что вспомнила, как кто-то из знакомых сказал ей, что она похожа на святую Инессу. Как жаль, что у нее сейчас короткие волосы! Будь длинные, она распустила бы их по плечам, и сложила бы руки, и сказала: «Ты понимаешь, почему я так стою? Ты понимаешь, что я ничего не понимаю? Я расшибаюсь перед тобой в лепешку, а ты будто не видишь? Не слышишь? Ну вот, я теперь на коленях. Это же ужас, стоять на коленях! Я никогда не стояла. Мне в голову не могло прийти, что я это смогу. Видишь, смогла…»
