Куртис и Гуд сидели молча, я полагаю потому, что им нечего было сказать мне, что они рады были утешить меня своим присутствием, своим молчаливым сочувствием моему горю, так как это был их второй визит после похорон.
И это верно, что иногда, в тяжелые минуты тоски, нас лучше успокаивает молчаливое присутствие людей, чем разговор, который только раздражает. Мои друзья сидели, курили, пили виски с водой, я стоял у камина, также курил и смотрел на них. Наконец, я заговорил.
— Старые друзья, — сказал я, — как давно мы вернулись из страны Кукуана?
— Три года, — сказал Гуд. — Почему ты спрашиваешь?
— Я спрашиваю потому, что я довольно попробовал цивилизации. Я поеду обратно к дикарям!
Сэр Генри откинул голову на спинку кресла и улыбнулся своей глубокой, загадочной улыбкой.
— Как странно! — сказал он. — А, Гуд?
Гуд таинственно взглянул на меня сквозь свое стеклышко.
— Да, странно, очень странно!
— Я ничего не понимаю, — произнес я, смотря то на одного, то на другого, — и не люблю загадок!
— Не понимаешь, старый дружище? — сказал сэр Генри. — Я объясню тебе. Мы с Гудом шли сюда и толковали. Он говорил…
— Если Гуд что-либо и говорил, — возразил я саркастически, — он ведь мастер болтать. Что же это такое?
— Как ты думаешь? — спросил сэр Генри.
Я покачал головой. Как я мог знать, что болтал Гуд? Он болтает о массе вещей.
— Это относительно маленького плана, который я составил, — именно, если ты захочешь, мы можем отправиться в Африку, в новую экспедицию!
Я подпрыгнул при этих словах.
— Что ты говоришь? — воскликнул я.
— Да, я это говорю, и Гуд тоже говорит! Неправда ли, Гуд?
— Верно! — ответил джентльмен.
— Выслушай, старый дружище! — продолжал сэр Генри, заметно оживляясь.
— Я устал, смертельно устал от безделья, разыгрывая роль сквайра. Больше года я не могу найти себе покоя, как старый слон, почуявший опасность. Я вечно грежу о стране Кукуана, о рудниках царя Соломона и сделался жертвой непреодолимого стремления бежать отсюда, уверяю тебя! Мне до смерти надоело убивать фазанов и куропаток, я нуждаюсь в путешествии. Ты поймешь это чувство, — раз попробовал виски с водой, молока не возьмешь и в рот! Год, проведенный нами в стране Кукуана, кажется мне, стоит всех остальных лет моей жизни, сложенных вместе. Добавлю, что я глуп, что страдаю от этого, но помочь ничем не могу. Я скучаю и, более того, только и думаю убраться отсюда!
Он помолчал и продолжал.
— В конце концов, почему мне не ехать? У меня нет ни жены, ни родных, ни ребят, ни цыплят. Если со мной что-либо случится, то баронетство перейдет к моему брату Георгу и его сыну, как известно. Мне нечего делать здесь!
