Проснулся я с ясной головой и зверски голодным, когда заря еще только зарождалась. Это было начало среды. Мой выбор одежды пал на бриджи: прикинув на себя, нашел их достаточно просторными, чтобы не слишком терли кожу, а шорты и штаны швырнул в речку. Надеюсь, небольшая смена одежды не станет для парней большой потерей. Только в одних штанах был бумажник, и поскольку он торчал из заднего кармана, я тогда же вынул его и бросил на груду остальной одежды владельца.
Выловил из воды два бревна, связал их ремнем и погрузил свои пожитки на импровизированный плот. В воде я чувствовал себя уже более уверенно, и хотя по-настоящему плыть мне было не по силам, с помощью плота я перебрался на другой берег, а течением меня снесло не более чем на сотню ярдов.
Выбравшись на сушу и оказавшись на расстоянии броска камня от шоссе, я должен был привести в порядок свою внешность. До сего момента мой вид занимал меня не более, чем состояния меха — животное; но сейчас мне предстояло вернуться в человеческое общество, и производимое впечатление обретало решающее значение. Только ботинки и носки были в приличном состоянии. Я не мог наклониться, чтобы разуться, поэтому в реке они хорошо отмылись.
Первое: я должен сбрить четырехдневную щетину. Появиться на людях с небритой бородой для англичанина не просто немыслимое нарушение общепринятых норм. Человек избегает множества самых неблагоприятных подозрений, если он чисто выбрит, если на нем хорошо сидящий воротник и галстук, пусть даже не очень чистый.
Второе: перчатки. Концы моих пальцев нечеловечески изуродованы, а мне предстоит показывать их при уплате денег и получении покупок.
Третье: повязку на глаз. Мой левый глаз в таком состоянии, что без помощи зеркала установить его присутствие невозможно. Веко чем-то заклеилось, как я надеялся — запекшейся кровью.
Четвертое: платяная щетка. В твидовом пиджаке выдраны локти, но он может сойти, если отчистить грязь и не поворачиваться спиной к собеседнику. Все это необходимо приобрести. Иначе нужно просто пойти в полицию и сдаться. Охоты ползти и ковылять по ночам до границы у меня не было, красть себе еду я не умею; но если я в таком виде войду даже в деревенскую лавку, лавочник тут же препроводит меня в полицию или в больницу.
Надевание бриджей было нестерпимой мукой. Когда наконец я их натянул, не мог застегнуть проклятые пуговицы. Справился с тремя, но от застегивания остальных был вынужден отказаться из опасения испачкать все бриджи кровью. О пуговицах на рубашке не могло быть и речи.
