Стена над ним подалась. Кровоточащее тело пожирали тьма и боль.
Безмолвие.
Его власть над сознанием ускользала, как будто он цеплялся за скалы над пропастью. Он знал, что именно лежит в этой пропасти, и не хотел заглядывать туда.
Лицо Яна, искривленное дымом и ядовитыми испарениями, блестевшее от слез. Он не мог представить себя проливавшим слезы из-за собственного отца ни в двенадцать, ни в шестнадцать, когда этот драчливый, раздражительный, краснолицый человек умер, ни в любое другое время. Видения изменились, и какое-то время дым, обжигавший глаза, был дымом от пергамента, который скручивался и чернел в очаге Алин Холда. А боль была болью от треснувших ребер, что не позволяла ему вдохнуть, когда он наблюдал за огромной, черной на фоне света камина медведеобразной фигурой. В камине горели его книги: древняя рукопись Полибуса, которую он умолил торговца продать ему, два тома пьес Даригамба, чтобы купить которые он ездил неделю назад к Элдсбаучу…
Пьяный голос отца: – Людям Алин Холда не нужен идиотский учителишка. Им не нужен какой-то хлыщ, который может рассказать, как пар крутит колеса, или какие камни нашлись на дне этого вонючего моря. Чем это, к черту, поможет, когда с севера спустятся Ледяные Наездники, или в самый разгар мертвой зимы совершат набег черные волки? Это Уинтерленд, глупец! Им нужен кто-то, кто защитит их тело и кости! Кто умрет, защищая их!
Позади него, в стене неясного огня – в игре света и теней от очага и близорукости все было неясным – горели книги Джона.
В огне он видел еще и другие вещи.
Смутный образ высокой хрупкой женщины, черноволосой, холодноглазой, стоявшей на зубчатой стене Холда рядом с седым волком. Ветер трепал мех ее воротника, а она вглядывалась поверх вересковых пустошей и рек этого каменистого неблагодарного запустения, что было границей государства Короля. Его мать – хотя он не помнил ни ее голоса, ни прикосновений, ничего, только годами мечтал ее найти и никогда не встречал снова. Одна из деревенских девчонок была ее ученицей, худенькая, маленькая, с тонким загорелым лицом, наполовину скрытым бездонным мраком волос, и причудливой угловатой улыбкой.
Он как будто слышал ее голос, произносивший его имя.
– Яд не удержит его внизу надолго, – казалось, говорила она. – Мы должны с ним покончить.
Она говорила не о голубом с золотом драконе. Это был первый дракон, золотистый дракон, прекрасное создание из солнечного света и ярких как драгоценности пурпурных, красных и черных узоров.
