– Брось, Томми, брось. Ты что-то не то надумал. Пить мне совсем не надо. И ничего мне не надо, только малость покухарить и заработать себе на жизнь. Самочувствие у меня отличное, Томми. Ты видел, как я подстрелил ее? Правда, видел?
– Эдди, лучше этого мне ничего не приходилось видеть. Я просто думал: может, вам хочется побыть с кем-нибудь, чтобы не чувствовать себя одиноким?
– В жизни своей не знал, что такое одиночество, – сказал ему Эдди. – Мне хорошо, и у меня есть здесь кое-что, от чего будет еще лучше.
– Эдди, а мне хочется побыть с вами.
– Нет, Томми. Вот возьми это блюдо с рыбой и иди наверх, где тебе место.
– А я вернусь и посижу с вами.
– Томми, я не болен. Будь я болен, мне было бы приятно, что ты со мной. А самочувствие, черт подери, у меня сейчас такое, какого никогда не было.
– Эдди, а вам хватит этой бутылки?
– Конечно, хватит! А нет, так я займу у Роджера или у твоего старика.
– Ну что ж, понесу рыбу наверх, – сказал Том-младший. – Мне очень приятно, что у вас хорошее самочувствие, Эдди. Это просто замечательно.
Том-младший принес в кокпит блюдо с американской сельдью, с желтыми и белыми окунями и серебрянкой. Все рыбы были с золотистой корочкой и глубоко, до белого мяса надрезаны по бокам треугольниками, и Том-младший стал передавать блюдо всем за столом.
– Эдди просил поблагодарить тебя, но он уже выпил, – сказал Том-младший. – И среди дня он никогда не ест. Ну как рыба, вкусная?
– Великолепная, – сказал ему Томас Хадсон. – Ешь, пожалуйста, – сказал он Роджеру.
– Хорошо, – сказал Роджер. – Буду есть.
– А вы еще ничего не ели, мистер Дэвис? – спросил Эндрю.
– Да, Энди. Но теперь поем.
Просыпаясь ночью, Томас Хадсон слышал ровное дыхание спящих сыновей и в лунном свете видел их всех троих и спящего Роджера тоже. Роджер теперь спал крепко, почти не ворочаясь во сне.
Томас Хадсон был счастлив, что они здесь, у него, и не хотел думать о том, что они снова уедут. Он и раньше, до их приезда, был по-своему счастлив, он давно уже научился жить и работать, не давая чувству одиночества достигнуть невыносимой остроты. Приезд мальчиков нарушал весь уклад жизни, созданный им для самозащиты, но к этим нарушениям он уже тоже привык.
По этому укладу, спокойному и необременительному, всему было свое время и место: усиленной работе, разным житейским делам, содержанию вещей в чистоте и порядке, еде и выпивке и приятному ожиданию того и другого, чтению новых книг и перечитыванию многих старых. По этому укладу прибытие ежедневной газеты было событием, но, поскольку ее доставляли не слишком аккуратно, неприбытие тоже особенно не огорчало. Входили в этот уклад разные мелкие уловки, с помощью которых одинокие люди обороняются от одиночества и даже умудряются вовсе его не ощущать: Томас Хадсон сам их придумывал и вводил в обиход, прибегая к ним и сознательно и бессознательно. Но с приездом мальчиков необходимость в них отпадала, и это само по себе было облегчением.
