Он бывал то на редкость грубым, то милостиво обворожительным, порывистым и осторожным, своенравным и великодушным; они никогда не знали, как он прореагирует на них и когда — как это часто бывало — заменит их другими без всяких предупреждений и вразумительных объяснений, которые зачастую заключались в том, что дуче считал их влияние угрозой своему положению на вершине власти, где он, откровенно говоря, собирался пребывать и далее.
Он завел привычку по утрам звонить тому или иному министру и без всякого приветствия обрушивать на него лавину безотлагательных для исполнения указаний, а через несколько часов звонить вновь и беседовать как будто со своим лучшим другом. Непредсказуемый, легковозбудимый, пышущий энергией и сияющий от гордого осознания своей власти, он в одинаковой степени был способен наводить истинный страх своим гневом и насаждать преданность по отношению к себе, милостиво благословляя актом своего прощения.
Уже через несколько месяцев после прихода Муссолини к власти его успех казался обеспеченным. Брожение в Италии сменилось настроением осторожного, но обнадеживающего оптимизма. Рабочие вернулись к станкам, выросло производство, улицы опустели, студенты вновь взялись за книги. К моменту прихода к власти у него не было политической программы и он довольствовался тем, что пытался сбалансировать бюджет, обеспечить справедливый подход к проблемам рабочих и проводить внешнеполитическую линию страны с твердостью и достоинством. «Мы преуспеем, — говорил он, — потому что будем работать». И с искусством большого пропагандиста, каковым он и являлся, Муссолини сумел внушить людям, как упорно трудится он сам, и не только за рабочим столом, но и на полях и заводах, вдохновляя рабочих. Ежедневно пресса пестрела его фотографиями, на которых изображалось, как он укладывал кирпичи, с неистовой сосредоточенностью бил молотом по наковальне, убирал урожай, причем его широкая грудь представлялась в нужном для него виде, обнаженной, сияющей на солнце.
Итальянцы клюнули. Он был самым молодым за все время премьером, и многие из них гордились им. Они с радостью восприняли восстановление 8-часового рабочего дня, резкое сокращение правительственных расходов (которые настолько возросли при предыдущих администрациях, что на 1922-1923 годы был предусмотрен дефицит в размере 6500 миллионов лир), увольнение в отставку или перевод на другие работы тысячи должностных лиц. В течение двух лет убыток от почтовых служб, равный 500 миллионам лир, был ликвидирован и, согласно подсчетам фашистов, которые никто не опровергал, образовался доход в 43 миллиона лир, а дефицит от деятельности железных дорог в 1 миллиард 400 миллионов лир превратился в доход в 176 миллионов лир. И, самое главное, итальянцы с гордостью могли сказать, что поезда ходят по расписанию.
