— Ну ладно, ладно, успокойтесь, — он миролюбиво улыбнулся. — Я лишь хотел выяснить, считаете ли вы, что ваша мать поверила, будто вы и вправду неровно ко мне дышите.
— Вполне поверила, — и Фриско вновь прикрыла глаза. — Она решительно ничего не заподозрила.
— Вот и отлично, — его голос был наполнен радостными нотками.
Для кого именно отлично? Фриско сжала зубы, чтобы не сказать сейчас какую-нибудь грубость. Слава Богу, Маканна разговора не продолжил.
Однако радость Фриско оказалась преждевременной. Освобожденная от необходимости отвечать на его вопросы, она оказалась один на один с собственными непростыми размышлениями, от которых некуда было деться.
Под монотонный шум работающего двигателя она невольно вспомнила сцены прошедших нескольких часов; Фриско многое бы отдала, чтобы позабыть о них. Но память работала в автономном режиме и раз за разом повторяла свежие эпизоды, подобно тому как подчас повторяют классический фильм по телеканалу.
И вновь перед мысленным взором Фриско предстала мать. Лицо Гертруды сияло от предощущения важных перемен в жизни дочери, руки матери были протянуты в приветственном жесте, а голос обрадованно переливался.
Отец великолепно отыграл роль очаровательного, гостеприимного, радушного хозяина; он по поводу и без оного переглядывался с женой и возвращался к одной и той же теме — о том, как Маканна и Фриско почувствовали неодолимое влечение друг к другу, едва только впервые встретились в его офисе утром в пятницу.
Едва ли не лучше других вел свою роль Маканна, который бросал на Фриско взгляды, исполненные любви, смотрел на нее и, казалось, не мог оторваться, подсаживался нарочито близко к ней и использовал всякую возможность, чтобы прикоснуться к ее руке.
Впрочем, и сама Фриско не уступала отцу и Маканне, всячески им подыгрывая. Она не забывала постоянно улыбаться Лукасу, несмотря на то, что при этом всякая последующая улыбка требовала все большего напряжения лицевых мускулов. Не уставала она также постреливать в него глазами и делала все возможное, чтобы голос ее звучал соответственным образом каждый раз, когда Маканна пытался вовлечь ее в разговор.
От всего этого Фриско чувствовала себя такой униженной и забитой.
Впрочем, тут она едва ли справедлива… Фриско поудобнее устроилась на сиденье.
Едва ли правомерно было ей обвинять себя в том, что она участвовала в обмане.
Ведь если быть совсем уж откровенной, то с самого первого мгновения, едва только увидев Лукаса Маканну, она почувствовала к нему сильнейшее влечение. Естественное и чрезвычайно сильное, без малейшей деланности. Его улыбки и взгляды отражали подлинные чувства, ну а когда он якобы случайно касался ее руки или просто обращал на Фриско свой взгляд — в груди у нее что-то замирало.
