— Роль, сыгранная вами в балете, была просто отменной, месье. Вы имели большой успех.
— Я очень ценю вашу похвалу.
— О, да, у вас меланхолическое настроение. Вы случайно не поссорились с месье?
— Нет, мадам.
— Тогда в чем же дело?
— В чем дело, мадам? Я — жертва безнадежной страсти. Я люблю самую прекрасную даму двора, но мне нечего даже рассчитывать, чтобы она ответила мне взаимностью.
— Я вам очень сочувствую. Не знала, однако, что вы интересуетесь женщинами.
— Я действительно ими не интересовался, пока не увидел ее.
— Почему же она не обращает на вас никакого внимания? Давно вы ухаживаете за ней?
— Вижу я ее часто, но крайне редко представляется возможность проявить свои чувства. Она так далека от меня! Изящная, стройная, она совершенно не похожа на однообразно пухлых красавиц двора.
Генриетта улыбнулась.
— Что же, если вы сами не в силах покорить сердце этой женщины, пусть вам улыбнется судьба. А теперь, месье граф, не согласитесь ли проводить меня к королю, чтобы услышать его мнение о состоявшемся представлении?
Больше не могу быть вдали от него, подумала она. Он изобразил свой интерес к Ла Вальер, я — к де Гишу. На сегодня наши обязанности можно считать исчерпанными.
Она заметила, как осветилось лицо Людовика в момент ее приближения, и в это мгновение Фонтенбло показалось Генриетте самым счастливым местом на земле.
Филипп оглядел приятеля с ног до головы и потребовал объяснений.
— Ты флиртовал с мадам! Что это значит?
— Ты ошибся.
— Мои глаза до сих пор не подводили меня. Я видел, как ты увивался вокруг нее, рассыпался в комплиментах, как юнец, впервые соблазняющий женщину.
— Неужели месье полагает, что мадам обратила хоть какое-то внимание на меня?
— Кажется, да.
— Но это только потому, что…
— Почему она улыбалась тебе, не имеет значения, вопрос в другом: почему ты улыбался ей?
— Она очаровательная женщина.
— Арман!
— Зачем же я буду отрицать очевидное? — сказал граф. — Разумеется, я влюблен в мадам, и влюбился до того, как кто-то другой заметил, как она хороша. Я всегда и везде наблюдал за ней, как никто другой понимал ее… зная о ней больше, чем кто-либо другой.
— И ты смеешь стоять тут и признаваться в любви к моей жене, ты… мой друг?!
— Месье… Филипп… Я виноват. Я любил тебя. Я полюбил тебя, когда мы были еще мальчиками. А то, что происходит со мной сейчас, это другое. Это то, чего между нами быть не может, и ты как ее муж должен понять меня.
— И что же это не может произойти между нами?
