— Эту женщину можно отослать в Англию.
— В Англию?
— Да, разумеется. Так будет лучше. Можно пообещать ей пенсию. Чарлз засмеялся.
— Ваше величество развеселилось?
— От мысли, что такое великодушное обещание будет исходить от человека, который ходит в изношенной рубашке и не может ее сменить.
— Есть те, кто поможет заплатить пенсию, чтобы избавить ваше величество от этой женщины.
— Бедная Люси!
— Она, без сомнения, будет рада вернуться на родину. Если испанский проект окажется успешным, мы уедем из Кельна. Ей самой не захочется оставаться здесь, когда все ее любовники уедут. Вы обещаете мне, ваше величество, что сделаете ей это предложение?
— Делай, что хочешь, Эдвард, только не заставляй ее силой возвращаться к пуританам.
— Тогда подпишите эту бумагу. Это документ о пенсии.
Чарлз поставил подпись. Бедная Люси! Он уже перестал желать ее с прежней страстью, и посещал лишь изредка, из лености и для разнообразия. Посещая ее нельзя было знать наверняка, не прячется кто-то из ее любовников в буфете в ожидании, пока королевская особа не удалится. Такая ситуация, разумеется, не способствовала страсти.
Но, подписав бумагу, он всерьез задумался о Мэри и о том, что он скажет ей.
Действительно ли испанцы помогут вернуть ему трон? Неужели это может осуществиться? Наступил момент, когда очередная необходимость действовать вывела его из летаргического сна и им опять овладела надежда.
Мэри, принцесса Оранская, как и брат, в полной мере обладала природной веселостью нрава, отличавшей Стюартов. Вдова, недавно потерявшая мужа, одинокая в не очень-то дружественной к ней стране, одолеваемая беспокойством за судьбу маленького сына, она, оказавшись рядом с братом, могла отмести в сторону все свои заботы и смеяться, танцевать, веселиться.
Она намеревалась отправиться во Францию и вся была погружена в мысли об этом. Загадывать далеко вперед было не в ее характере.
— Париж! — восклицала она. — Я слышала, там все только и делают, что предаются веселью! Я хочу насладиться всем этим. И больше всего мне хочется увидеть нашу мать, которую не видела тринадцать лет, и дорогую малышку Генриетту, которую вообще не видела. Бедная мама! Она всегда была такой нежной и любящей!
— К тем, кто подчиняется ее приказам.
— Чарлз, ты становишься циником.
— Реалистом, моя дорогая, не более того. Чем больше живу и скитаюсь, тем больше начинаю ценить правду. Попроси беднягу Генри рассказать о том, как нежно умеет любить наша мать.
