— Явился. Раньше не мог?
— Я же не знал. Дежурил. А там у нас нет городского телефона. Не положен… Ну как ты?
— Нормально. Хочешь спросить, кто в меня стрелял? Восемь ревнивых мужей. Восемь.
Понял? Эта… так следователю и сказала.
— Где она? Дед сказал, что она здесь.
— Отправил домой, — неохотно объяснил Ермаков. И добавил, не в силах сдержаться:
— Даже здесь умудрилась набраться. Ночью, в ЦКБ!.. Там, в той комнате, холодильник. Налей мне коньяку.
— Это же больница, откуда здесь коньяк? — удивился Юрий.
— Это не городская больница. Юрий принес из приемной пузатую бутылку «Отборного». Она была наполовину пуста.
— Налей и себе, — сказал Ермаков.
— Я за рулем. А ночью дежурить. И я не люблю коньяк.
— Сколько отговорок, чтобы не выпить. Хватило бы и одной. — Ермаков выпил и вернул стакан сыну. — Не обращай на меня внимания. Нервы. А ты тоже. Сопишь. Нет бы гавкнуть. Ты же, черт возьми, офицер! Ну вот, опять засопел. Ты нормальный парень, Юрка. Но все твои достоинства начинаются с «не». Не пьешь, не куришь, не ширяешься. Не мало этого?
— Ты не все перечислил, — каким-то странным, напряженным голосом ответил сын.
— Вот как? — переспросил Ермаков. — Что еще?
— Еще я не граблю государство, которому служу.
Вывернув голову и неловким движением потревожив швы на ране, Ермаков пристально посмотрел на сына. Юрий сидел поодаль от кровати на краешке стула, зажав между коленями руки.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Не нужно, батя. Я все знаю. Не мне катить на тебя. Сам жирую на твои бабки.
Только никогда больше не говори, что ты служишь России. Никогда! Понял? Это очень противно. Это подло. Как у нас говорят: в лом.
— Продолжай, — кивнул Ермаков.
— А чего продолжать? Сколько бабок на твоем счету в Дойче-банке?
— Откуда ты знаешь про этот счет?
— Я задал вопрос. Не хочешь — не отвечай. Я и так знаю.
— Почему, отвечу. Мне нечего скрывать. Около ста тысяч марок. Хочешь знать, откуда они? Это валютные премии за контракты. Абсолютно законные.
— Не ври. Это недостойно тебя. На твоем счету шесть миллионов долларов. Они поступили три дня назад из Каирского национального банка. Они, может, и законные. Но закон этот — воровской.
— Шесть миллионов?! — Ермаков даже засмеялся. — Что за херню ты несешь? Какие шесть миллионов?
Юрий встал.
— Я, пожалуй, пойду. Выздоравливай, батя. Если что будет нужно, позвони.
— Сядь! — приказал Ермаков. — И переставь стул. Чтобы я мог тебя видеть.
Рассказывай все, что знаешь. Все!
Юрий придвинул вплотную к кровати стул, достал из кейса «ноутбук» и раскрыл перед отцом.
