— А Балашова?
— Что Балашова?
— Ты его любишь?
— Конечно!
Ташка с невиданной злостью стукнула худенькой ладошкой по столу.
— Мама!
Алена достала еще сигарету. Едва не спалила ресницы, темпераментно щелкнув зажигалкой.
Ей вдруг показалось, что она увидела себя со стороны. Будто бы марионетка с выверенными, дергаными движениями, продуманными кем-то сверху.
— Ташка, о чем мы говорим, а? Хорошо, что он ушел, правда? Нам вдвоем будет намного лучше! Ты только потерпи немного, я сейчас не очень хорошо себя чувствую, но это пройдет.
— А меня ты учишь быть честной, — протянула дочь и вышла в коридор.
— В смысле? — оторопела Алена. И кинулась следом, едва не врезавшись в дверь. — Ташка! Ты что имела в виду? Разве я тебе лгала когда-нибудь?
— Сейчас.
— Да ты что?!
— Если нам вдвоем лучше, зачем Балашов здесь жил? — усмехнулась дочь. — И если ты его любишь, почему вы не поженились?
Алена смотрела на своего ребенка почти с ненавистью.
Ей всего десять лет. Всего десять! Как она смеет задавать такие вопросы, когда уже все почти уложилось в голове, готовы новые оборонительные валы, заштопаны прорехи, и сердце входит в привычный ритм, и боль отступает, отступает, отступает…
— Женятся, если хотят родить детей, — тусклым голосом сообщила Алена, — мне достаточно тебя.
— Ты просто его не любишь!
— Замолчи! Не рано ли тебе рассуждать о любви, моя дорогая!
— Устами младенца глаголет истина! — сообщила ее начитанная дочь.
Алена не знала, что творится с ней. С ней самой, а не с Ташкой, которая абсолютно не понимает, о чем говорит.
— Хватит. Я твоя мать, и я лучше знаю!
О Боже, Боже! Никогда она не опускалась до этого!
— Может, ты и знаешь, только ни хрена не делаешь!
— Наталья! Что ты себе позволяешь?!
— А ты?! Рыдаешь постоянно, курить вон начала, и все прикидываешься! И Балашов твой прикидывается. Я ему никогда не верила, никогда, я ненавижу его! Он же все время врет, слова добренькие говорит, а у самого морда перекошена! Он же меня терпеть не может, а подлизывается, лишь бы хорошим казаться, чтобы все его любили, вот чего ему надо! А ты мне сама говорила, что любят не за что-то. И не было у нас никакой семьи никогда, и не любишь ты его, все вы врете, врете!..
Звука пощечины было почти не слышно, так Ташка орала.
Она медленно поднесла ладонь к щеке, но трогать не стала, отдернула руку, спрятала за спину и попятилась. Алену трясло.
— Ташенька, миленькая, солнышко мое, прости меня… Прости, я не хотела… Господи, как же так…
