Отличницей я была всю свою жизнь, с моей нежной мамой по-другому не выходило. Насчет второго я очень рано поняла, что так не бывает… А бабу Клаву я догнала по росту лет в четырнадцать.
* * *
Бабушка не была моей подругой до тех пор, пока я не расшибла голову о свою единственную и глубоко несчастную любовь, неожиданно за каких-нибудь полгода повзрослев, с очень большим опозданием. Только что мне казалось, что я ничем не отличаюсь от соседки, десятиклассницы. Мы гадали с ней на свечках, менялись джинсами, часами болтали по телефону, звонили соседу-холостяку вредному и несимпатичному, и приглашали его на свидание в давно не существующее кафе… И вдруг оказалось, что мне уже почти тридцать лет, у меня на полке лежат два диплома о высшем образовании и некоторые вежливые люди при знакомстве спрашивают, как меня звать по отчеству…
Как-то я в тоске листала сборник русской поэзии XIX века и вдруг с удивлением увидела — то тут, то там мелькают знакомые бабушкины эпикурейские замечания, от которых я обычно отмахивалась: «Бабуль, ну ладно, все, пока! Мне в дверь звонят. Потом…»
Ну конечно, это же Пушкин:
Напрасно время не губя —
Любите самого себя… ,
А вот это, оказывается, Тютчев. И его бабуля с энтузиазмом часто мне цитировала, призывая оптимистичнее смотреть на беды и печали нашей ЖИЗНИ:
Живя, умей все пережить — печаль, и радость, и тревогу, О чем желать, чего тужить, день пережит — и слава Богу!
И Одоевский тут оказался со своим «Хоть смерть в виду, но все же надо житъ.», и Фет, и Лермонтов… А ведь она-то не училась ни на истфаке, ни на филфаке, и очень об этом всю жизнь жалела, моя начитанная бабушка, ровесница революции.
* * *
Бабушка была замужем пятьдесят семь лет — с семнадцати лет и пока не умер дед. Она была выше деда, младше его на одиннадцать лет и очень критически относилась как к нему самому, так и ко всей мужской братии.
«Любви нет!» — не уставала восклицать баба Клава, доводя меня до бешенства. Я ведь знала, много раз слышала, как она терпела-терпела лет восемнадцать, а потом поехала и обстригла дедушкину несчастную подругу Юльку, любившую деда беззаветно и безнадежно с войны и до самого конца…
— Но тебя-то дед любил? — подначивала я бабушку.
— Любил, — соглашалась она. — Ревновал — ужас…
Эту историю я тоже знала — как дед погнался за ней с трофейным пистолетом, за что, естественно, лишился оружия. Бабушка Клава именное оружие у мужа отобрала, обернула в тряпочку, туго обвязала своим ажурным чулком и швырнула в Москву-реку. А чтобы деду не повадно было больше безобразничать, еще и разбила о его героическую голову инкрустированную вазу из кабинета Геринга, которую деду после победы притащили довольные адъютанты. Маленький тихий дед когда-то был красавцем и героем войны.
