Тройка, семерка, туз | страница 3
Толька Ступнин, младший брат Ивана Ступнина, славившийся среди сплавщиков книгочием, отпросился в город на учебу. Дубинин выхлопотал ему на дорогу премиальные, подарил совсем неношеные яловые сапоги, писал письма, сам тайком высылал деньги, заставлял помогать старшего брата.
Сплавщики отзывались о мастере:
— Саша-то ничего мужик… Свой в доску.
4
Рабочие жили в общежитии. Двадцать шесть коек, разделенных фанерными тумбочками, окружали громоздкую печь. В непогожие дни эту печь так усердно топили, что нельзя было прислониться — обжигала.
Работа сплавщиков — грубая работа. Своротить с места набухшее водой бревно, столкнуть его в воду, чтоб плыло себе дальше, — какая уж, кажись, хитрость. Нужны багор, топор, прочная слега и крепкие мускулы. Но и среди сплавщиков есть свои артисты.
Как-то продавщица Клаша, вопреки правилу не торговать спиртным, завезла в свой магазин ящик шампанского. Купили в складчину бутылку. Иван Ступнин поставил ее на конец бревна, сам встал на него и, орудуя багром, переехал за реку, вернулся обратно, не дав себя утащить напористому течению в кипение Большой Головы, не обронив в воду бутылки. Забава — рискованная сама по себе; кроме того, Иван Ступнин, всю жизнь кормившийся рекой, едва-едва умел плавать.
Эту бутылку он распил один, поминутно сплевывая.
— Перипетия одна — квас. Только и славы, что в нос шибает. Стоило из-за этого спектакль показывать.
Любое состояние своей души — будь то радость, огорчение, удивление, пренебрежение — он выражал одним непонятным ему словом: перипетия.
— Запань Ощеринскую прорвало. Будет нам работки.
— Эхма, перипетия…
— По радио передавали: новый спутник в небо забросили, больше тонны весом.
— Ишь ты, перипетия.
— Под Куреневым медведь бабу заломал. В больницу отвезли, неизвестно, жива ли будет.
— Ну и ну, пе-ри-петия.
Кроме Ивана Ступнина, было еще два артиста — Егор Петухов и Генка Шамаев.
У Егора рыхлое, бабье лицо с торчащим острым носом. И голос у него тонкий, бабий, несолидный. Когда Егор одет, он неприметен, даже кажется каким-то пришибленным. Но разденется — широкие, налитые плечищи, лепная, играющая от малейшего движения мускулами грудь, тугие бицепсы, перекатывающиеся под кожей.
Егор славится своей скупостью. Ему постоянно кажется, что в столовой воруют.
— Пять рублей берут за обед, а дают что?.. Водичку.
— Ты, поди, за пятерку-то из-под себя есть готов?
— Может, кто и богат, а я пятерки-то не печатаю. Мне каждую копеечку считать приходится.