— Решил поквитаться, дядя Миша?
— Да, прилично ты меня отоварил в прошлый раз. Но я и раньше не был кровожадным. А теперь вообще завязал.
— Что случилось с твоим мировоззрением, Михайло Потапыч? От чего рассиропился пламенный мотор? Почему ты отказался даже от некрофильства?
Взгляд его стал еще менее цепким, даже начал таять в пространстве.
— Над Меркурием солнце всходит, Терешка. Иное солнце. Которое сеет семена Новой Жизни.
Видал я уже таких жлобов. Поживут они, так сказать, страстями, самыми что ни на есть грубыми, потом у них что-то заекает в прямой кишке или зазудит в носу, и бросаются они с прежним рвением, только не губить, а спасать душу. Чужую, конечно — своя душонка-то быстро превращается из дерьма в конфетку, едва они кончают пить с утра пораньше, сморкаться на пол и поминать чужую матушку сомнительным словом.
— Да ты в проповедники ударился, дядя Миша. Сладкие песни запел. Как там у поэта: “Вдруг у разбойника лютого совесть Господь пробудил”.
— Зачем мне рисовать красивые картинки, если и в тебя это семечко заброшено,— не обращая внимания на мои происки, поведал экс-пахан,— оно наверняка тебе уже помогает строить и жить. Но его проращивать еще надо, живой водичкой окроплять. А та фраерская кодла, которая тебя встретила в долине — просто булыжники, на них зерну не взойти.
Как бы мне выяснить, отчего он вслед за Шошаной мне про какое-то осеменение талдычит, фанат-сектант ли он бешеный или просто игрок? В первом случае Михайло Потапыч будет взахлеб декламировать свои дурацкие теории, а когда притомится, то пришьет меня. Во втором, покажет, какой наживкой удовлетворится.
— Складно историю травишь, дядя Миша, надеюсь, что подпишешься под всеми словами. Правда, на мой взгляд, живая вода — это то, что крепче девяноста семи градусов. Я только не понял, сколько у твоей Новой Жизни ручек, ножек и где она прописана. Кстати, почему она так пренебрегает булыжниками? Сгребла бы их в кучу, да как следует бы побрызгала живой водой. Глядишь и эти несносные каменюги будут облеплены Новой жизнью, как гнилой помидор плесенью.
Зубы я заговариваю, баки забиваю, а сам пошныриваю глазами и мускулами незаметно двигаю. Но пока нырнуть некуда, фанат ли он, игрок ли, а раскурочит меня на мелкие кусочки своим верным плазмобоем. Еще где-то в уголке зверская сетка своего момента дожидается. Но пока что этот позер меня вежливо просвещает.
— Новая жизнь может нас всех в два счета захоботать. Захочет и сразу подключит. Только от нас в таком случае мокренькое место останется, трупный материал, пшик один. К Новой жизни надобно добровольно приближаться, что говорится, без повестки, по зову сердца.
