Отто вновь выкрикнул что-то непонятное на немецком, — и рванул к дверям. Хосе на одной ноге запрыгал за ним. Эсэсовец был уже в коридоре, когда старый особняк вновь скорчила судорога… Скорчила гораздо сильнее.
* * *
— Вот так, вот так… — приговаривал Ворон, глядя, как снаряды терзают купола и звонницы храма. Четыре прямых попадания, пять…
— Еще туда же! — крикнул он в микрофон. — Поддай жару!!
То, о чем много лет мечтал отец, что не удалось шесть десятилетий назад выполнить деду, — сбывалось. Оковы спящего рушились. Казавшиеся нерушимыми печати слетали, как шелуха с зерна…
Ворон не знал, что неподалеку от подворья Виноградовых — хоть ни один снаряд туда не долетел — ударил в небо столб из земли и воды, ударил и иссяк, оставив круглую глубокую воронку. Не знал, что на болоте, где русские пленные добывали торф для Германии, вспух вдруг исполинский земляной нарыв, который много лет спустя один любитель жестоких игр назовет Кошачьим островом… Не знал, что в его родном спасовском доме вспыхнул пожар — неожиданно загорелся на чердаке сундук, в котором мать Жоры прятала от отца иконы…
И что творится в графском дворце, стоявшем на пересечении линий силы — спавшей, дремавшей до поры силы — что творится в особняке, Ворон не знал тоже.
Но понимал и чувствовал — происходит то, ради чего он жил. Ради чего жили его предки. Чувствовал и орал в микрофон:
— Еще давай! Туда же! Поддай огоньку! Поддай!!!
* * *
Стены ходили ходуном. Пол — тоже. С расползающегося потолка сыпалась разная дрянь — штукатурка, щепки, копившаяся веками пыль. Стекла вылетели — Хосе даже не успел заметить, когда. Но — удивительное дело — взрывов поблизости не звучало! Взрывы по-прежнему грохотали где-то там, у собора…
Раздумывать о странностях оказалось некогда. Надо было спасаться.
Хосе, неловко припадая на ногу с так и болтающимся полуобутым сапогом, прохромал в коридор. Тут же увидел Отто. Немец, не успев добежать до лестницы, лежал на полу, приваленный обломками.
Особняк содрогнулся снова. Перекрытия рушились. Огромная балка одним концом упала на спину эсэсовца. Раздался негромкий хруст, тело Отто дернулось — и застыло неподвижно.
Ибарос тоже застыл, не зная что делать. Проход к лестнице оказался наполовину засыпан, протиснуться можно — но после того, что произошло с унтершарфюрером, как-то не хотелось.
Сзади раздался крик. Истошный, женский.
Русская красавица! Как же он мог позабыть!
Секретная дверь перекосилась, косяки раскололись в щепу… Язычки двух замков теперь ни за что не цеплялись. Хосе толкнул плечом дверь — и она неохотно, со скрежетом, подалась. Он проскользнул внутрь.
