Хосе похолодел. Что угодно, только не фронт… Вторично Дева Мария может и не свершить чудо… Один раз вытащила его из ада — и достаточно.
Тут он, до сей поры старавшийся смотреть в сторону, нечаянно встретился взглядом с Кранке. И — словно прилип, никак не в силах оторваться от холодных голубых глаз-льдинок.
Оберштурмбанфюрер говорил что-то еще, о чем-то выспрашивал — Хосе не понимал ни слова. Однако — странное дело — отвечал подробно и обстоятельно. Краем сознания Хосе понимал, что говорит о детстве, о матери, о сестрах, о том страшном дне, когда звено «мартин-бомберов», сопровождаемых юркими хищными «курносыми» [7], пыталось разбомбить стоявшую неподалеку от их дома гаубичную батарею… Пыталось — и промахнулось. Бомба угодила в дом Ибаросов. Матери и сестер не стало.
Зачем, зачем, зачем он все рассказывал? Хосе и сам не понимал. Но говорил и говорил. О том, как в шестнадцать лет вступил по рекомендации старшего брата в фалангу, как ненавидел русских, как всеми правдами и неправдами рвался в ряды добровольцев, наврав про возраст…
Казалось, поток слов смыл страх перед эсэсманом. А может, вино наконец подействовало. Но очередную реплику Кранке рядовой Хосе Ибарос расслышал хорошо. И безмерно удивился.
— Кажется, вы мне подходите, сеньор Ибарос Остался последний вопрос. Но весьма важный. Ответьте честно; вам приходилось иметь дело с женщинами? Проще говоря — вы девственник?
Святая Дева Мария, это-то ему зачем? Хосе почувствовал, как кровь приливает к лицу. Повисла пауза. Оберштурмбанфюрер смотрел испытующе.
— Д-да… — с трудом выдавил Хосе,
Кранке недовольно дернул щекой — той самой, на которую сползал со скулы старый шрам.
— Выражайтесь яснее! «Да» — приходилось иметь? Или «да» — девственник?
Что же ему надо? Хосе вдруг показалось, что именно сейчас прозвучал самый главный вопрос, а весь предыдущий разговор был малозначительной прелюдией к нему…
Соврать? Но какой именно ответ нужен эсэсману — не ясно. Ошибешься — и на фронт, в окопы, под снаряды и пули…
— Д-девственник…
Оберштурмбанфюрер отвел наконец свой холодный взгляд. Хосе тут же уставился на его грудь. Ни за что больше не станет он смотреть в эти синие бездонные колодцы…
Кранке молчал. Хосе старательно изучал орден, сверкающий на черном мундире: незнакомый, пятиугольной формы — похоже, золотой с бриллиантами. Вглядывался так, словно ничего более важного на свете не было. И — ждал решения своей судьбы. Фронт? Или?..
Кранке молчал.
