Огден покачал головой.
— Нет, не знаю, и это чистая правда. Я лишь слышал, что обмен назначен на завтра, а они иной раз играют грубо, кто бы они ни были.
На этот раз улыбнулся я, желая показать, что питаю к нему дружеские чувства, хотя не уверен, что мне это удалось.
— Но ведь мог быть и другой вариант, не так ли? Вполне вероятно, что ты час или два назад позвонил в Вашингтон Деметеру, который уже успел переговорить с Фрэнсис Уинго из музея. Он-то и сказал тебе о завтрашнем обмене. Более тебе и не требовалось. Ты сразу смекнул, как войти в долю. И заработать пять кусков в выходной день. Зайти ко мне, предупредить, что воры играют жестко и могут сделать из меня отбивную, после чего я, недолго думая, соглашусь на твою защиту, отвалив требуемую сумму. Такое тоже возможно, не так ли, Кен?
Огден печально покачал головой.
— Мне жаль тебя, Сент-Ив.
— Почему? Из-за моей враждебной подозрительности?
Он оторвался от кресла.
— Придет день, когда ты станешь слишком осторожным, слишком осмотрительным. Ты перестанешь доверять даже тем, кому следовало довериться, а в результате — пиф-паф! И прощай, Сент-Ив.
Я поставил на ковер пустую чашку и тарелочку из-под сандвича.
— Но этот день еще не настал, так?
Огден подхватил шляпу с восьмигранного стола.
— Может, и нет. Скорее всего не настанет он и завтра. Но как знать наверняка? — Он надел шляпу, чуть сбив ее набок, еще раз продемонстрировал мне вставные зубы. — Благодарю за бурбон. — И ушел.
Я же поднял с ковра бокал, чашку и тарелку, отнес к раковине, тщательно вымыл и поставил на сушку.
* * *
Адрес, почерпнутый из справочников, привел меня к двадцатидевятиэтажному административному зданию на Парк-авеню, битком набитому различными фирмами и конторами, куда люди приходят к девяти утра, чтобы уйти в пять вечера, продав, купив, поменяв и даже создав что-либо, начиная от рекламы и кончая проектом нового кладбища. По указателю в холле я определил, что «Меса Верде Эстейтс» находится на одиннадцатом этаже. Часы показывали без трех минут четыре. Я вошел в автоматический лифт с девчушкой с белым пластиковым пакетом. Она вышла на шестом, я в одиночестве поднялся на одиннадцатый.
«Меса Верде Эстейтс» занимала комнату 1106, четвертую по левую сторону от лифта. Табличка на двери гласила: «МЕСА ВЕРДЕ ЭСТЕЙТС, ФРЭНК СПИЛЛЕЙСИ, ПРЕЗИДЕНТ». Я постучал, но не услышал в ответ ни «Заходите», ни «Кто там», ни даже «Катитесь к чертовой матери». Я попробовал ручку. Она легко повернулась, я толкнул дверь и вошел. Комната представляла собой средних размеров кабинет, в котором хватило бы места только двоим — хозяину и его секретарю. Вдоль левой стены тянулись зеленые металлические полки с многоцветными брошюрами, рекламирующими «Меса Верде Эстейтс». Дальнюю занимали три окна с наполовину опущенными жалюзи. Двинувшееся к горизонту солнце освещало большой стол, стоящий перед окнами. Перед столом застыли три больших кожаных кресла. Пол покрывал коричнево-черный, с блестками, синтетический ковер. Правую стену украшали симпатичные акварели с пейзажами пустыни. Под ними стояли диван и кофейный столик со стеклянным верхом. Стола секретаря с пишущей машинкой я не обнаружил, как, впрочем, и самого секретаря. А вот хозяин кабинета сидел за большим столом в кресле с высокой спинкой, наклонившись вперед, его лысая голова покоилась на белом листе бумаги, левая рука протянулась к бежевому телефонному аппарату, а правая сжимала карандаш. Я приблизился к столу и посмотрел на Спиллейси. Бумага не смогла впитать всю кровь, вылившуюся из хозяина кабинета. Я попытался прощупать пульс на руке, сжимавшей карандаш. Сердце не билось. Зазвонил телефон, и я даже подпрыгнул от неожиданности. Он звонил семь раз. Но умерший Спиллейси не слышал ни единого звонка.
