В каюте Свейн едва успел хлебнуть рому, после чего ему пришлось отбиваться от Бирджит, которая пыталась его целовать. Это оказалось непросто. Хотя Свейн и был самым большим и сильным из драконьих мальчиков, все же он был не вполне взрослым, и по силе Бирджит могла дать ему солидную фору. Спасли парня только учебные навыки сражения в замкнутых малых пространствах. Это отчасти уравняло шансы, однако вскоре он обнаружил, что бить Бирджит – это совсем не то же самое, что сражаться с тренировочным мешком, набитым зерном. Женщина, казалось, совершенно не ощущала его ударов, и положение было уже просто отчаянным, когда случайным ударом парня отшвырнуло к двери, она оказалась не заперта, он распахнул ее пинком и сбежал.
Свейн никому не сказал о своих не таких уж и секретных приключениях, надеясь, что Бирджит после полученной взбучки успокоится.
Но оказался не прав. Бирджит Ульсон обладала головой, не уступающей по твердости мореному дубу палубы «Ячменя». Несколько любовных шлепков от мальчика на ее мечты подействовали лишь возбуждающе.
Она чаще прежнего крутилась на палубе, когда Свейн выходил подышать свежим воздухом. Когда же он был занят, она ходила кругами вокруг Сто девятого марнерийского, выспрашивая, где можно увидеть Свейна.
Остальные мальчики находили все это весьма забавным. Бедолага вынужден был постоянно прятаться в стойлах, выходя на палубу только в плохую погоду, да и тогда опасался наткнуться на бурозубую улыбку Бирджит. Свейн и его «подружка» некоторое время служили развлечением для всего эскадрона, скучавшего из-за вынужденного бездействия.
Потом как-то раз флот попал в самую середину китовой стаи. Огромное стадо кашалотов шло на восток, а навстречу им двигалась небольшая группа финвалов.
И люди, и драконы высыпали на верхнюю палубу полюбоваться этим зрелищем. До самого горизонта океан был заполнен спинами, фонтанами и голосами китов.
Тем же вечером компания марнерийских драконов собралась на палубе подышать перед сном свежим воздухом. Они сидели тесным кружком вокруг бочонка с элем.
Снизу доносился нестройный рев дюжины разных поющих компаний. Одни пели хорошо известные «Лонлилли Ла Лу» и «Кенорскую песню», репертуар у других был более прихотлив, а исполнение отличалось большим энтузиазмом, но не мастерством. Киты все еще шли. Теперь уже небольшая группка отставших кашалотов догоняла стадо, прошедшее в этих водах при дневном свете. Каждый раз, когда киты выныривали на поверхность, струи фонтанов серебрились в лунном свете.
