— Я прочитаю только некоторые. — И она начала, выразительно, с чувством произнося каждое слово:
Спросил у чаши я, прильнув устами к ней:
— Куда ведет меня чреда ночей и дней?
Не отрывая уст, ответила мне чаша:
—Ах, больше в этот мир ты не вернешься. Пей!
Перевод О. Румера
Из глины чаша. Влагой разволнуй —
Услышишь лепет губ, не только струй!
Чей это прах? Целую край… и вздрогнул:
Почудилось, мне отдан поцелуй.
Перевод И. Творжевского
Когда голос ее замер, Джеф сказал тихо:
— Вы думаете, это о винопитии и вине? В четверостишиях Омара Хайяма много говорится о вине.
Шелби наклонилась ближе, пока не ощутила аромат его волос и кожи — смесь нежного, душистого мыла и тонкий, еле уловимый запах степной пыли и лошадей. Это была пьянящая, возбуждающая смесь.
— Я так и думала, пока была еще совсем юной и глупенькой. Теперь мне кажется, что он говорит о жизни. «Пить» означает «жить».
— А «поцелуй»?
Джеф и сам пришел в ужас от своего вопроса. Что это, может, тут что-нибудь было в воздухе?
— Я думаю, это означает… вот что.
Шелби обвила руками его шею и прыгнула к нему на колени.
— Я никогда раньше не вела себя так дерзко, — призналась она, когда он крепко сжал ее в своих объятиях. — Пожалуйста, не подумайте ничего плохого.
— Ну конечно, — пробормотал он глухо, и рот его коснулся ее губ, с нетерпением стремясь отведать их сладость, мучительно желая насытиться. Казалось, он желал Шелби с той первой минуты, когда увидел ее в салуне Парселла. Каким-то образом, несмотря на ее нелепый маскарадный костюм, он был пленен.
И вот теперь, думала Шелби, она полностью отдала себя во власть человека, которому должна была бы мстить всю свою жизнь. Вероятно, у нее совсем больше, не осталось гордости — только это жадное стремление теснее прижаться к человеку, который выманил у нее половину ранчо «Саншайн».
Поцелуй был восхитителен; обладая неуемным любопытством, Шелби, кончено, не раз целовалась с мальчишками в Дэдвуде, но ни один из них не шел ни в какое сравнение с Джефом. Рот его был горячий и твердый, искусный и требовательный. Тело его было гибкое и крепкое, волосы мягко вились, когда она проводила по ним пальцами, и он ласкал ее руками столь изящными, что они казались изваянными самим Микеланджело.
Волна ощущений так опьянила Шелби, что она, ошеломленная, была не в силах пошевелиться. Ее внутренний голос приказывал: «Ты не лишишься сознания, как какая-нибудь кисейная барышня! Отвечай же на его поцелуй!» Ощущение его рук на плечах, сквозь блузку и сорочку, не только возбуждало своей лаской, но и было обещанием тех наслаждений, которые Шелби могла себе только вообразить.
