— Просто чудесные домашние зверюшки! — В голосе Мак Кехты звенел нескрываемый сарказм.
— Да нет. — Этлен нахмурился, потер шею. — Я боюсь, ты неправильно меня поняла, феанни. Я не заступаюсь за них. В конце концов, слишком много моих братьев по клинку пало от рук салэх. Я убивал их и буду убивать. Если на то возникнет необходимость. Я только хочу отдать должное сильному, опасному, непримиримому противнику. Тем более что это мы сделали людей такими.
— Ну вот еще!..—фыркнула, как дикая кошка, сида.
— Тут ты можешь меня не переубеждать. Мы. И только мы. От кого салэх переняли железное оружие? Верховую езду? Основы тактики и стратегии? Ремесла? Магию, наконец?
Фиал молчала, раздраженно ковыряя обгорелой уже до состояния головешки веточкой в костре.
— Видишь. Тебе нечего возразить. Потому, что ты не разменяла ум на высокомерие и гордость, как многие другие. Смекалку на уверенность в своей непогрешимости…
— Ты вдруг заговорил как филид, — промолвила Мак Кехта, обиженно надув нижнюю губу. — А не как воин.
— Чем плохо быть филидом? — усмехнулся Этлен, — Нет, я и не думаю сменить клинки на свитки и амулеты. Просто я стар. Очень и очень стар. А прожитые годы дают опыт, наблюдательность и, в конце концов, время для раздумий.
— Много думать будешь — на клинок напорешься, — отмахнулась сида.
— Э, нет, феанни, если бы я меньше думал, давно уже высох бы где-нибудь на карнизе в ущелье. А так хожу, дышу, дерусь. — Улыбка старика стала совсем лукавой. — Даю тебе ненужные советы. Лезу не в свое дело.
— Так, по-твоему, я не следую твоим советам?
— Конечно, нет.
— А, это ты опять…
— Опять. Я слишком хорошо знаю, что тянет тебя, феанни, на прииск Красная Лошадь.
— Я этого не скрывала! — Довести высокородную сиду, вдову ярла Мак Кехты, до румянца могли немногие вещи в этом мире, но слова телохранителя задели ее за живое. — Красная Лошадь — исконная вотчина Мак Кехты, а значит, принадлежит мне по правде и совести. А самоцветы нужны нам для борьбы с салэх!
— Да? А я так себе думаю…
Договорить Этлену не удалось. Из зарослей донесся громкий выкрик боли, треск ломаемого кустарника, а затем крик пестрого пересмешника — знак тревоги.
Фиал рванулась в сторону. Увы, по мнению телохранителя, недостаточно быстро, о чем свидетельствовал ощутимый толчок в плечо, который и добавил феанни скорости. Она покатилась под защиту окружавших поляну деревьев, успев сжать пальцы на теплом прикладе изящного самострела, наблюдая, как медленно, словно в тягучей патоке, падает потник, накрывая прогоревшие угли, а Этлен длинным прыжком «рыбкой» скрывается во тьме. Слабый свет звезд не отразился от матовых лезвий двух мечей, но они уже продолжали руки старика.
