К вечеру путешественники успели проплыть около двадцати миль и остановились для ночлега. Берег в том месте, которое они выбрали, зарос густым лесом, состоявшим из громадных деревьев, которые возвышались словно колонны; под мрачными сводами раздавались крики цепкохвостых обезьян, смешанные с голосами всевозможных ночных зверей, которыми были переполнены эти места. Обезьяны не пугали путешественников; но крики ягуара ясно слышались в звуках этого концерта и наводили ужас. Гуапо подбросил побольше дров в костер, который был разведен, чтобы сварить ужин, потом зажег еще целый ряд огней, расположив их полукругом, так, чтобы краями своими эта дуга упиралась в реку, в середине огненного полукруга путешественники развесили свои гамаки. Но даже огромные костры иногда не могут отогнать ягуара; поэтому дон Пабло решил, что мужчинам придется поочередно бодрствовать возле спящей семьи. Первым доверили дежурить Леону, который не один раз доказал уже, что был храбр. Через два часа его должен был сменить Гуапо, после которого наступала очередь дона Пабло — ему предстояло бодрствовать до рассвета. При малейшей опасности дежурные должны были сразу же разбудить всех.
Леон уселся возле гамака, в котором спала сестра; слабая девочка нуждалась, как ему казалось, в особом покровительстве. Возле мальчика лежали два заряженных пистолета, чтобы в случае нападения зверя он мог бы пустить их в дело. Все были уверены, что Леон сможет это сделать вполне хладнокровно и вместе с тем умело.
Прошло около получаса, как мальчик заступил на свой пост. Он посматривал то на реку, то на темный лес, который время от времени словно оживлялся, и тогда с новой силой продолжался адский концерт. Потом вдруг все это сменилось глубоким молчанием. В такие мгновения и раздавался жалобный крик хищной птицы, которая именно поэтому и получила поэтическое название anima perdida (погибшая душа).
Несмотря на шум леса и реки, Леон чувствовал, что дрема понемногу одолевает его. Он с наслаждением лег бы на землю и уснул, забыв обо всех опасностях, нисколько не заботясь ни о змеях, ни о пауках, ни о скорпионах. Трудно выразить словами, до какой степени сильно могущество этой настоятельной потребности в сне; под ее влиянием человек становится безразличным к опасностям, даже если и сознает их. Леон ничего не боялся сам, но он помнил, что оберегает других, и старался не обмануть их доверия. Мальчик быстро встал, протер глаза, пошел к реке, освежился водой и снова сел возле сестры. Но вот он опять начал дремать, голова его уже склонилась на грудь, как вдруг Леона вскрикнула. Крик этот сразу разогнал сонливость мальчика. Он поднял глаза, ему показалось, будто гамак слегка покачивается; но Леона лежала совершенно неподвижно и спала.
