Не успело это произойти, как случился один из своеобразных феноменов мексиканской жизни, который сами мексиканцы называют grito, иными словами — мексиканская революция note 17 . Эту революцию возглавил знаменитый партизанский вожак, испанец, священник по имени падре Хараута. Салливан присоединился к нему. Они выступили против законного правительства страны, которое тогда еще чувствовало себя очень неустойчиво. Но оказалось достаточно сильным, чтобы выдержать нападение священника-партизана. Он был захвачен в плен и без суда и следствия, прямо на месте расстрелян. Вместе с ним расстреляли и несчастного лейтенанта, недолгое время пробывшего полковником.
Вернемся теперь к веселому и счастливому кружку, потому что мы в своем рассказе забежали вперед.
— Буду рад слышать, что этот джентльмен получил по заслугам, — заявил капитан Морено. — Его должны сурово наказать. Если он легко отделается, у меня самого найдется, что ему сказать.
При этой угрозе та, которую едва не поцеловали в театре и которая только что бросила апельсин, посмотрела на Морено так умоляюще, словно воскликнула:
— О, дорогой Рафаэль, не нужно! Вы не должны его вызывать! Даже не думайте об этом!
Во всяком случае, так я истолковал выражение ее лица, которое удивило и озадачило меня. Если бы такое выражение появилось на лице ее сестры, я бы его лучше понял. Но донья Игнасия оставалась спокойной и невозмутимой. А глаза ее сестры гордо сверкнули, когда она услышала, что Морено готов рискнуть жизнью, защищая ее честь.
Очень скоро я понял, что кусок печенья и апельсин, брошенные через стол, не что иное, как стрелы Купидона, которые посылает этот бог любви в сердца влюбленных. То, что я принял за враждебность, оказалось «ложным гневом» влюбленных. Но этот гнев капитана Рафаэля Морено и Марианиты Коварубио не смог меня обмануть. Я знал, что вскоре их отношения станут гораздо более близкими, чем у двоюродных брата и сестры. Мне помогло догадаться замечание, которое раньше сделал Морено: «Больше восхищаются Марианитой». Это он больше восхищался Марианитой. Я же не мог про себя не подумать: «Где его глаза?»
Но сделанное мною открытие принесло и другую, гораздо более приятную мысль. Мужчина не может быть одновременно влюблен в двух женщин. Тщеславие или злые намерения могут заставить его изобразить такое состояние. Но я знал, что Рафаэль Морено не тщеславен и не зол, и это убедило меня, что я допустил в его отношении и другую ошибку, решив, что ему приглянулась индейская девушка. Нужно ли добавлять, как меня обрадовало такое умозаключение?
