— Мне непонятно все. Я хочу знать, почему ты плачешь, и не уйду, пока не расскажешь.
— Если так, можешь стоять здесь столбом хоть всю ночь. Мне-то что?
Мэтт вздохнул. Да, похоже, это надолго.
— Ты упряма, как ребенок.
—А ты любопытен, как сорока. Так что мы квиты. Мои слезы тебя не касаются.
—Еще как касаются. В конце концов, я твой самый старый друг. — Иногда лесть помогала. Особенно с женщинами. Во всяком случае, попробовать стоило.
— С чего это ты взял? Мы с тобой не друзья. Лесть не помогла. Мэтт расстался с надеждой лечь спать до рассвета и опустился перед ней на корточки.
— В чем дело, малышка? — В его голосе прозвучала такая нежность, что Мэтт сам удивился.
Карли бросила на него сердитый взгляд. Это могло бы помочь Мэтту, если бы у нее так не дрожали губы.
—Мне приснился плохой сон, ясно? Но сейчас все в порядке. Или будет в порядке, если ты уйдешь и займешься собственными делами, а мои предоставишь мне.
—Не хочешь рассказать, что тебе приснилось? — настаивал он.
—Нет.
—Что-то связанное с матерью?
Матерью Карли была любившая выпить потаскушка, бросавшая своего единственного ребенка на соседку и исчезавшая из дома на несколько дней. Однажды она вообще не вернулась домой; позже Карли узнала, что мать удрала в Калифорнию и начала новую жизнь со своим очередным приятелем.
Когда соседка, заботившаяся о Карли, поняла, что произошло, она вызвала социальных работников и передала им девочку. Те выполнили все необходимые формальности, и Карли очутилась в учреждении, которое власти штата деликатно называли «центром для кризисных детей». Карли оставалась там, пока не приехала бабушка, которую девочка до тех пор и в глаза не видела, и не забрала ее. Мэтт знал эту историю так же, как и весь Бентон. Но то, что Карли много лет снилось, будто ее бросили, знал он один. Потому что Карли сама рассказала ему о своих ночных кошмарах и не раз скулила в его неловких объятиях, как раненый щенок. Насколько он помнил, Карли могла довести до слез только мысль о матери.
—Нет! — на ее лице было написано возмущение. Карли явно не нравилось, что Мэтт помнил ее больные места.
—Точно?
—Нет! Ну, ладно, мне приснился Дом.
—Ага… — «Домом» Карли называла приют, где она жила до приезда бабушки. — Наверно, сон был очень плохой, если ты так расстроилась.
—Это было… ужасно.
Ее голос дрожал, и Мэтт понял, что речь идет не о сне, а о том, что ей довелось пережить в приюте. И тут ему пришло в голову, что Карли никогда не рассказывала о проведенном там времени. Она пробыла в центре недолго — недели две, не больше. Он всегда считал, что этого слишком мало, чтобы запомнить на всю жизнь. Как гласила любимая поговорка ее бабушки, бесполезно плакать из-за разлитого молока. Эта суровая старуха не поощряла воспоминаний о былых обидах. Но, видимо, он ошибался. Карли все помнила.
