– В моем кабинете сейчас беспорядок, – сказал он мягко, – если не возражаете, пойдемте наверх, там я посмотрю, что вы сделали.
– Спасибо. – В налитых кровью глазах Эймена промелькнуло подобие улыбки, более трогательной и вызывающей больше жалости, нежели слез. – Спасибо, мистер Суини, я не отниму у вас много времени, обещаю вам.
– Я как раз собирался выпить чаю. – Роган поддерживал Эймена под руку, когда они начали подниматься по лестнице. – Надеюсь, вы присоединитесь ко мне?
– С удовольствием, мистер Суини.
Случилось так, что Мегги оказалась в коридоре позади мужчин, когда они направлялись к лестнице. Она слышала часть разговора, видела, как бережно поддерживал Роган полупьяного художника. По тону Рогана она поняла, что тот непременно купит что-то из работ Эймена, даже если они ему не будут нужны. Потому что просто дать деньги – как милостыню, как подачку – значило бы оскорбить несчастного, задерганного жизнью человека.
Этот поступок хозяина галереи уже заранее вызывал у нее большее уважение и одобрение, нежели все ежегодные гранты и дотации, выделяемые для художников, о чем ей с гордостью рассказывали Роган и Джозеф Донахоу.
Значит, Роган и в самом деле умеет проявлять внимание к людям, а не только к плодам их творчества. Вывод, к которому она с неохотой пришла, одновременно радовал ее и огорчал, так как доказывал, что она не вполне права в своих суждениях об этом человеке.
А быть не правой Мегги не любила. Впрочем, как и все люди на свете.
Почти сутки спустя, во второй половине следующего дня, Мегги, понурившись, сидела на краю огромной кровати в гостевой комнате дома Рогана. Она сидела и кляла себя за свое состояние: за разгулявшиеся нервы, за то, что позволила им командовать собой. Помимо того, она была действительно больна – у нее першило в горле, ее мутило, она чувствовала озноб во всем теле. Или это опять же нервы выделывают все что им заблагорассудится?
Какая разница, твердила она себе, что скажут люди, каким будет их мнение! Пускай думают что хотят! Главное – что я сама думаю.
О Боже, Боже, зачем только я позволила втянуть себя во все эти дела?!
Она глубоко вздохнула, подняла голову. И сразу почувствовала приступ дурноты, заставивший сжать зубы и напрячь все тело, чтобы побороть ее. В зеркало напротив она увидела свое отражение, которому не порадовалась.
На нее смотрела женщина в одном нижнем белье, с чересчур бледной кожей, оттененной темными кружевами. Лицо было тоже бледным и каким-то одутловатым, глаза – будто заплаканные. Со стоном она снова опустила голову к коленям.
