– Вы пьете черный, если не ошибаюсь?
– У вас превосходная память.
И не слишком крепкие нервы, подумал он, видя, какими движениями она достает и ставит на стол чашку и сахарницу. В чем дело? Неужели любая встреча Мегги с матерью представляет такую угрозу семейному спокойствию?
– Какое печенье вы предпочитаете? – услышал он. – Вчера я сделала шоколадное.
– Воспоминания о вашем умении делают невозможным отказаться, – любезно ответил он, садясь за стол.
– Может быть, все-таки пройдете в гостиную? – нерешительно спросила Брианна. Она уже уловила из соседней с кухней комнаты повышенные голоса. – Там вам будет лучше.
Голоса становились громче, и щеки Брианны все больше краснели. Особенно выделялся один голос.
– Кто это кричит? – с улыбкой поинтересовался Роган.
Брианна постаралась тоже изобразить улыбку.
– Наша мать. Они не очень ладят с Мегги.
– А разве с кем-нибудь Мегги ладит?
– Если человек ей нравится. Но у нее замечательное сердце! Прекрасное, великодушное сердце! Только она ничего не прощает и всегда.., как бы это сказать.., настороже. – Брианна глубоко вздохнула. Что ж, если Рогана не беспокоят крики, она тоже не станет особенно волноваться. Для нее-то они привычны. – Возьмите еще печенья.
– Ты нисколько не меняешься. – Мейв смотрела на старшую дочь чуть прищуренными глазами. – Совсем как твой отец.
– Если думаешь этим оскорбить меня, то глубоко ошибаешься.
Мейв презрительно засопела носом и пригладила кружевные манжеты своего халата. Годы и разочарования смели с ее лица все следы былой привлекательности, оно было сейчас бледным и одутловатым, с глубокими морщинами возле тонкогубого рта. Когда-то золотистые волосы сейчас поредели, поблекли, были туго зачесаны назад и собраны там в пучок.
Она возлежала на горе подушек, под одной рукой у нее была Библия, под другой коробка с шоколадными конфетами. Телевизор в углу негромко бурчал.
– Отправляешься в Дублин? Брианна говорила мне. Представляю, какие деньги ухнешь на их отели.
– Я буду тратить свои деньги.
– Не устаешь мне напоминать об этом? – Мейв заерзала на подушках, ее лицо еще больше помрачнело. Всю жизнь кто-то, а не она держал в руках кошелек и распоряжался деньгами. Сначала это были родители, потом муж, а теперь – что самое унизительное – ее собственная дочь. – Подумать только, – продолжила она, – сколько он выбросил на тебя!.. Покупал какое-то стекло, посылал учиться в чужую страну. И для чего? Чтобы ты вообразила себя художником и задирала перед нами нос!
