— А чем вы тут занимаетесь?
— И это тоже.
— Скоро мы сможем уехать домой?
— Нет.
— Почему?
Самый экономный способ ответить на этот вопрос состоит в том, чтобы прибегнуть к хорошо известному всем с детства «потому что». Но способ Китайца оказался еще экономнее, — Китаец вообще ничего не ответил.
Собственно говоря, такой ответ был наиболее исчерпывающим, ибо предоставлял мальчику возможность разобраться во всем самому.
— Нас вообще отпустят когда-нибудь?
— Да.
— Когда?
Молчание.
Грубости в его молчании не было, — с таким видом карточный игрок безмолвно оповещает: «Я пас», — или спорщик решает воздержаться от замечания, способного лишь привести к продолжению пререканий.
На этой стадии разговора Никки стало казаться, что он как-то неправильно его начал. Не стоило мне сразу спрашивать сколько ему лет, думал Никки. Решит еще, что я нагрубил ему оттого, что он китаец, хотя на самом-то деле я со страху ничего другого придумать не мог. Может быть, следует извиниться? Да нет, только хуже сделаю. Разве тут объяснишься?
Не зная толком, как поставить следующий вопрос, Никки сформулировал его так:
— Вам Хозяин нравится?
— Нет.
Ответ поставил Никки в тупик. Приходилось начинать сначала.
— Вы не против того, что я вас расспрашиваю? Я не хотел вам грубить.
— Вы оба были вежливы и терпеливы.
На спокойном лице вдруг появилась добрая улыбка и Китаец добавил насмешливо:
— Это мне следует извиниться за то, что я в вас стрелял.
— Не стоит.
Никки почувствовал, что сморозил глупость и, исправляя положение, торопливо спросил:
— Если Хозяин вам не нравится, зачем же вы на него работаете?
— Мне, собственно говоря, так уж особенно никто не нравится.
— Вас загипнотизировали, так же как остальных?
— Нет.
— Но их-то загипнотизировали?
Китаец, порывшись в одном из длинных рукавов, в которых так удобно скрывать пистолеты, извлек оттуда три хрупких чашечки размером с подставку для яйца, но более грациозных, и что-то вроде кувшинчика или бутылочки им под масть, — вся четверка из суцумского фарфора. В кувшинчике уже плескалась вода. Он вручил чашечки Никки, чтобы Никки их рассмотрел.
В тонком фарфоровом донышке каждой чашки имелся шарик или линза, или глазок из простого стекла.
Китаец наклонил кувшинчик, наполняя чашки водой, и едва вод потекла, кувшинчик запел, совершенно как соловей. Он действительно пел, издавая мелодичные трели и влажные ноты, присущие этой птице. Затем Китаец указал Никки на чашечки. В каждом из глазков возникла старинная фотография гейши, похожая больше на дагерротип, — девушки застенчиво поглядывали на Никки из-за вееров.
