Фланк, напротив, сидел молча и неподвижно. Щеки его побледнели до мучнисто-белого цвета, а пальцы обеих рук крепко сжимали кружку. Гален, сам не зная почему, решил, что Фланка вот-вот вытошнит. Дрейн сидел рядом с Галеном. Сперва он держался тихо, «держал ухо востро», как он сам любил говорить, но по мере того, как нарастало веселье, самый младший из археологов тоже пришел в праздничное настроение и присоединился к общей беседе, украшая рассказы Пейтона лично выстраданными подробностями мистического свойства. Лишь одна тема заставляла его моментально умолкнуть — и это был разговор о женщинах. Как только беседа заходила на эту тему, Дрейн умолкал, затихал, и никакими подначками нельзя было выжать из него хотя бы пару слов.
К счастью для Галена, никто не ждал от него верховодства в вечерних забавах и застольном трепе, поэтому ему легко было умолчать о подлинной причине своей добровольной вербовки в археологи. Так или иначе, разговор все чаще переходил на женщин, а Дрейн все глубже уходил в себя, и Гален понимал, что рано или поздно с расспросами пристанут и к нему.
— Ну что, новичок, — начал Милнер. — Похоже, ты до девок охоч, да и они до тебя тоже.
— Точно, — не обращаясь ни к кому в отдельности, пробормотал Киббль. — Наверняка целую кучу спортил.
Гален пожал плечами, сохраняя напускное безразличие.
— Так, парочку-другую, — неохотно подтвердил он.
— Это ж он отбил невесту у жениха, не забывайте, — рассмеялся Холмс. — Извращенец, каких поискать, — радостно закончил он.
— Ну-ка, поделись, парень, — приказал Пейтон.
Гален, понятно, не собирался выкладывать собутыльникам подлинную историю и начал уже прикидывать, что бы такое позабавней сочинить, как на него волной накатили воспоминания об Эмер. И острое чувство вины — он понял, что вспомнил о девушке впервые за все время с тех пор, как покинул Крайнее Поле. Он не оставил ей даже записки — и слова Тарранта о том, что необходимо поторапливаться, не показались ему сейчас даже маломальским оправданием подобного небрежения. Сцены их близости замелькали перед его мысленным взором. Закрыв глаза, Гален судорожно сглотнул. Все его мышцы, вопреки опьянению, сковало напряжение. Чувства, обостренные алкоголем, свидетельствовали, что он страшно тоскует по Эмер, а все остальное уже не имело значения. Он обнаружил, что внезапно лишился дара речи.
— О боги, — под общий смех прокомментировал его замешательство Холмс. — Коли она была так хороша, так, может, стоило побороться до конца?
