Наконец на пороге появился Аржанцев. Увидев меня, он приветственно помахал листком бумаги и сообщил:
— Слава Богу, без вариантов. Ты пока свободен, можешь отдыхать. В городе всего одна белая «шестерка» с номером 87-49. Владелец — Головаха Евгений Семенович. Сейчас беру эксперта — и прямо к нему.
— Я с вами, — сказал я.
Он недовольно выпятил нижнюю губу, и я, набычившись, уже вытаскивая удостоверение, упорно повторил:
— Я поеду с вами. Если надо получить разрешение начальства...
Аржанцев еще сильнее оттопырил губу и сказал презрительно:
— Плевать мне на разрешение. Ты там бузить не начнешь? Ну, тогда черт с тобой, поехали!
Не знаю, какие чувства я надеялся испытать, поглядев в глаза убийце, но сделать этого мне не удалось. В квартире Евгения Семеновича Головахи шел, судя по всему, грандиозный скандал.
Уже через дверь мы услышали грохот, звон и глухие крики. На наш звонок открыла худенькая женщина лет сорока двух в домашнем халате. Была она вся какая-то растрепанная, а поперек щеки у нее багровела длинная свежая царапина. Увидев в руках Аржанцева красную книжечку, хозяйка вяло кивнула головой и пробормотала:
— Соседи вызвали... Идите посмотрите, что он вытворяет!
Вслед за ней мы прошли в гостиную и остановились на пороге. Головаха бил посуду. Это был тощий жилистый мужчина под пятьдесят, всю одежду которого составляли в настоящий момент сильно несвежие сатиновые трусы. Его длинные седеющие волосы были распатланы, и при виде этой нечесаной шевелюры мне сразу стало ясно, что именно она мелькнула тогда в заднем окне «шестерки». Волна удушливой ненависти захлестнула меня. Сжав зубы, я сделал шаг вперед, но вовремя вспомнил про обещание не бузить и остановился. А Евгений Семенович между тем, не обратив на нас особого внимания, подскочил к серванту, выгреб оттуда новую порцию тарелок, перенес их на середину комнаты, где уже валялась груда осколков, высоко поднял над головой и отпустил, приговаривая:
— Она со мной разводится, да? Имущество делит, да?
— Уймись, Евгений, — скорбно сказала жена. — Люди пришли.
Головаха на одной пятке повернулся к нам, я увидел багровую оскаленную физиономию, налитые кровью глаза без зрачков и понял, что он пьян в лоскут. И снова ненависть окатила меня до помутнения в голове.
— Лю-юди? — переспросил он угрожающе. — Какие-такие люди? Зачем пришли? — И вдруг догадался, и эта догадка перекосила его и без того искаженное лицо вурдалака: — Мебель выносить?
