Каландрилл поймал на себе несколько взглядов и заволновался. А что, если его узнают? Или запомнят? Он сгорбился, глубже закутался в голубой плащ, торопясь прочь от любопытных глаз. Его так и подмывало накинуть капюшон на светловолосую голову, но он сдержался, понимая, что в такое теплое утро это привлечет к нему еще большее внимание. Билафа или Тобиаса узнали бы тут же, хотя они никогда и не появлялись в этой части города, разве что с какой-нибудь державной миссией. Уж во всяком случае, без вооруженной охраны или слуг они сюда не заходили. Младший же сын был менее известен, и мало кто знал его в лицо. Домм не раз говорил ему, что, несмотря на золотистые волосы, унаследованные от матери, и на внешнее сходство с ним самим, в нем нет того, что выделяет ден Каринфов из толпы, которой они управляют: ни грана царского величия отца и самоуверенности брата. Однако это, может, и к лучшему — он обернется незамеченным, и домм ничего не узнает.
Ему оставалось только надеяться. Билаф не поймет младшего сына, вздумавшего вдруг отправиться к самой обыкновенной гадалке; а если он еще докопается до истинных причин этого визита, то Каландриллу совсем не поздоровится. Каландрилл грустно улыбнулся, раздираемый страхом и решимостью довести задуманное до конца. Во дворце немало провидцев, предсказывающих будущее самыми разнообразными оккультными способами: на кофейной гуще, на костях с выгравированными стихами, на картах; там же жили астролог и некромант; и домм советовался с каждым из них. Каландрилл тоже мог бы обратиться к любому из них, но весть об этом мини-восстании тут же дойдет до ушей Билафа, а именно этого Каландрилл и боялся. К тому же он не доверял дворцовым магам, они явно потакают домму. А Каландриллу нужно честное, непредвзятое предсказание, не искаженное страхом впасть в немилость.
И, дождавшись подходящего момента, он как мог изменил свою внешность и выскользнул из дворца, а теперь вот идет по улицам Секки по направлению к Воротам провидцев.
Оказавшись в лабиринте улочек рядом с заливом, у городской стены, он остановился и принялся рассматривать дома. Самые высокие из них имели не более двух этажей. Плоские крыши, увитые побитым ветром виноградом, кустарник с набухающими почками, стены, настежь раскрытые дыханию весны, прилетевшей с теплым ветерком, ставни. Здесь, рядом с заливом, запах рыбы и смолы перекрывал вонь из сточных канав, проложенных еще по приказанию его прадеда.
