Прошло слишком много лет, и за давностью события преступление, совершенное мною, уже ненаказуемо. Тем более, что перемены произошли немалые: нет той армии, тех людей, нет всего того, что уничтожила революция.
Что же я сделал? Я вошел в комнату ротного командира, когда там никого не было, и стащил пустой бланк увольнительной записки. Когда моя увольнительная закончилась, я накрыл ее чистым бланком, приложил их к оконному стеклу и перевел подпись подпоручика Пушнаренко. Записку я пометил тринадцатым числом.
Но прошло тринадцатое, прошло четырнадцатое, а я был в городе. Тогда я, недолго думая, сделал из тройки пятерку и уже тогда отправился в полк.
Специальный патруль, проверявший увольнительные у солдат, остановил меня. Я показал сфабрикованную мною записку.
– Подделка, – сказал он сразу. – Это же кажное дите видит, что из трех сделано пять. Отведите в роту, – сказал он двум пожилым ополченцам.
Мы пошли. Я шел быстро, как ходил всегда. Пожилые же ополченцы – два одессита с Молдаванки, вооруженные винтовками системы «Бердана» («берданка», как называли ее для краткости), едва поспевали за мной.
– Что вы так бежите?! – говорили они мне. – Что вы там забыли?
– Мне некогда, – говорил я, задыхаясь от волнения.
– Вам нет когда, а мы не можем бежать. Мы же несем ружье.
Когда мы пришли в помещение ротного командира, ополченец доложил:
– Ваше благородие, вот… Ефрейтор задержал его с этой запиской.
Пушнаренко посмотрел на записку, потом на меня и сказал ополченцам:
– Ступайте. – Те ушли. – Зачем вы это сделали? – спросил он меня. – Ведь это так заметно, что тройка переделана на пятерку. Вы бы просто попросили еще одну увольнительную.
– Ваше благородие, я застрял в городе, не знал, что делать, вот и сделал глупость.
– Ну ладно, ступайте. И никогда больше этого не делайте.
Это было в 1916 году.
Прошло двенадцать лет. Я был в Париже и однажды на улице увидел Пушнаренко. Он тоже узнал меня:
– Утесов, что вы тут делаете?
– Путешествую.
– Тогда давайте пройдемся. Я покажу вам Париж.
И мы с ним пошли по набережной Сены. Вспоминали наш полк, плохих и хороших офицеров. Вдруг Пушнаренко остановился и спросил:
– Помните, как вас привели ко мне с запитой, на которой тройка была переделана на пятерку?
– Помню, – сказал я.
Он молча и внимательно посмотрел на меня.
– А ведь и подпись моя тоже была подделана. Я это заметил сразу, но не сказал вам.
– Почему?
– Подделка подписи ротного командира грозила штрафным батальоном. А если бы судьба пощадила вас на фронте, то по возвращении вас ожидали каторжные работы… до восьми лет. Даже если бы я сказал вам, что прощаю вас, это бы все равно лишило бы вас сна и испортило жизнь.
