Замечая, как немногочисленны и разбросаны по карте эти значки, я не мог не переживать. Большинство месторождений было истощено, говорили, добыча на них год от года сокращается.
Но самыми увлекательными и будоражащими фантазию были для меня белые пятна посреди океанских просторов. Неисследованные глубины… Филиппинская котловина, Бездна Нэйрес, Марианская впадина. Их глубины достигали девяти-десяти километров, а кое-где и больше. Так глубоко не могли погружаться даже самые совершенные исследовательские аппараты. Все на этих пространствах носило отпечаток тайны и неизведанности. Чем больше была глубина, тем гуще теснились цветные значки полезных ископаемых, подступали к самым краям белых пятен. Как я узнал, это было вполне естественным явлением: самые тяжелые минералы залегали на самой большой глубине. У меня захватывало дух, когда я представлял, что за сокровища скрыты на неисследованных пространствах.
Не так уж мало сокровищ было и в самом Диксон-Холле. В застекленных шкафах мерцали жемчужины, морские аметисты, кораллы, куски огромных бивней, найденные в морских безднах и принадлежавшие, по словам ученых, доисторическим подводным монстрам. Когда я стоял в середине зала, я мог наблюдать сразу все драгоценности стоимостью не меньше миллиона долларов. Они лежали здесь без всяких замков и охраны. Воистину честное имя было в академии самым лучшим сторожем!
Это было чудесное, потрясающее, завораживающее место. Но сильнее всего меня притягивали шкафы и стенды с экспонатами по истории подводного мореплавания. Тщательно выполненные модели воспроизводили крошечную батисферу Биба, печально знаменитый «Сквалус», старинную немецкую субмарину «Германия» и десятки других подводных аппаратов. Был там и еще один экспонат: небольшая модель первого, похожего на цилиндр, батискафа с иденитовым покрытием, сделанного моим дядей.
Мне кажется, из-за Диксон-Холла я заработал больше замечаний и выговоров, чем из-за самых сложных лабораторных работ. Я стоял с широко раскрытыми глазами перед какой-нибудь моделью или картой до тех пор, пока судовая рында не возвещала о конце обеденного перерыва, и я, прибегая, едва успевал встать в строй, растерянный и запыхавшийся. Мое опоздание тут же становилось предметом обсуждения офицера или дежурного старшекурсника. Конечно, обидно было тратить драгоценное свободное время на марширование по двору, но Диксон-Холл стоил этого.
Во время штрафных маршей Эсков обычно составлял мне компанию.
