Он разводит руками, будто пытается измерить свое самоотречение, но в конце концов отказывается от этого намерения.
- Все, все. Покой... безопасность... здоровье. Вот именно здоровье, и все для того, чтобы получить от ворот поворот.
- Бедняга, - бросаю я. - Пойди успокойся... Ты же понимаешь, что я не могу рассказать ей, что произошло в кабинете твоего дяди.
- Я стал бы ей противен?
- Нисколько. Она бы дрожала от страха за тебя, за меня, за всех нас.
Лицо его светлеет.
- Что может быть прекраснее, - подхватывает он восторженно.
- Осторожно, Марсель. Бывают моменты, когда ты хуже ребенка. Думай о ней в первую очередь. Пойми же, эта внезапная смерть потрясла ее. И помолчи. Перестань кружить вокруг да около. А потом посмотрим... Я кое о чем подумал.
Он садится на одну ягодицу, наклоняется ко мне, устремляет жадный взор, словно я намереваюсь рассказывать ему о новом трюке.
- Нет, - говорю я, - не теперь. Дай созреть. - И добавляю в порыве внезапного вдохновения: - Ты и не догадываешься, почему она тебя избегает и кажется такой грустной. Угрызения совести, бедняжка Марсель. Даже мне она ничего не сказала. Но я-то хорошо ее знаю. Она вбила себе в голову, что твой дядя убил себя из-за нее и из-за тебя. И эта мысль невыносима.
Пораженный этим признанием, Шамбон качает головой, стискивает ладони.
- Да, да, - шепчет он. - Об этом я и не подумал. Она чувствует свою вину.
- Вот именно. Дядю твоего она, конечно, не любила. Да только самоубийство для хрупкой натуры - удар. Уверен: она считает, что сейчас ты со своим любовным пылом просто бессердечен.
Он уже больше не пыжится. Он подавлен. А я продолжаю:
- Сиди спокойно. Перестань изображать из себя конспиратора, у которого будто на лбу написано: "Если бы я пожелал заговорить!" Ты слушаешь меня?
Нет. Он не слушает. Встает. Взволнован до слез.
- Я все ей скажу. Тем хуже для меня.
- Боже, какая бестолочь! Сядь и подумай. Допустим, ты пойдешь и выложишь ей всю правду. А что дальше? Нужно будет идти до конца, выдать себя полиции, а заодно уж и меня. Потому что она потребует именно этого. С ее честностью другого выхода нет.
Его бьет нервная дрожь. Он пытается закурить еще одну сигару, чтобы успокоиться, и мне приходится подносить ему зажигалку.
- Должен же быть выход, - говорит он. - Но, честно говоря, я не вижу его. Только что вы думали...
- Совершенно верно. Я думал об одной идее твоей матушки, может, тут есть смысл покопаться.
