- Пророки! - звонко хохочет Осечка. - Все пророки разлетелись, как сороки!
Тоже не совсем кстати это, зато складно, весело.
- Святой уже, браток, праведник, - усмехается Тимох, - почему ж тогда у тебя колени спереди? Как у Котовой Акулины. Или ты уже, може, совсем забыл?..
Про колени - поговорка, а с Акулиной - намек на то, что Тимох с Арсеном знают, видать, только вдвоем. И потому Брат Арсений не по-пророчески, а по-мужски долго молчит.
Осечка молчать не может. Тему он обновляет так, будто после паузы ведет ее дальше совершенно логично.
- И правда, - спрашивает он, - почему это у тебя, Арсен, одни девочки? Пять дочек - пять раз гореть будешь. А сам хоть с сумой потом иди.
Брат Арсений все еще в "мирском", растерянном, настроении, но отвечает он по привычке, как ему и полагается:
- Без воли господа и волос с моей головы не упадет.
- При чем тут волос? - смеется Осечка. - Ты что, без господа уже и сына не смастеришь? Вон посмотри у Рафалка - аж три сына. Спросил бы ты у него.
Тут снова вступает Тимох. С предложением Брату Арсению:
- Если хочешь, дак и я тебя научу?
Тот молчит, и советчик продолжает:
- Это, браток, надо подпоясавшись и с топором за поясом. Помогает.
Брат Арсений плюется и молча крутит головой.
Да тут уже хохочет не только Осечка, который всплеснул в ладоши и прямо залился, не только сам Тимох, Андрей и я, но и молчаливый, солидный дядька Евхим.
- С тобой, Ермолич, не заморишься, - говорит он, посмеявшись. - Шел бы ты уже домой, что ли...
Тимох никогда не спешит. Конек у него малый, сивенький, быстрый. Трепыхается, топает в плугу или в возу, а потом вдруг заноровится и станет. Гони не гони - ни с места. Тогда хозяин помаленьку слезет с воза или подойдет от плуга, попросит у Сивого ножку, переднюю левую, постукает по копыту снизу толстым концом кнутовища - и готово.
- Ну, подковал. Поехали, дристун.
И живут себе дальше, конь время от времени норовясь, а хозяин значительно чаще - привирая.
Если Качка или Летчик лгали с определенной направленностью - "Вот какой я, смотрите, был и вообще что я такое", - так он, Тимох Ермолич, врал бескорыстно и временами до полного самозабвения.
Это я помню еще с детства, когда Тимох рассказывал нашему отцу, как в военном госпитале он, в пятку раненный кавалерист, "пять раз помирал от операции и пять раз воскресал с того света". Рассказывал при женщинах и детях "нескоромно", скучновато, и потому отец, и сам человек бывалый и хороший байдун*, сказал после, когда поздний гость наконец-то ушел: "Ну и плетет, так, кажется, и дал бы по шее".
