Учась в ЦКШ, я носил сомнения в себе, ибо поделиться ими означало вышибить себя из школы и, может быть, вообще похоронить будущее. Надо было зажаться, впереди маячил манок журналистики. Поддержку своих взглядов совершенно неожиданно я нашел у Ленина. К концу жизни он, очевидно, понял необходимость смены курса. В работе «Детская болезнь левизны в коммунизме» выдвинул идею компромиссов с другими партиями и даже с буржуазией, фактически призвал коммунистов выйти из самоизоляции. Меня поначалу удивило, что на семинарских занятиях теорию компромиссов мы проскакивали, как бы не замечая ее. Но, подумав, понял: Сталин, объявивший себя духовным наследником Ленина, на практике пренебрег этой важнейшей стороной ленинского наследия. Работы последних лет великого мыслителя были объявлены плодом ума нездорового человека. А кто решится опровергнуть Сталина? Завтрашний упокойник? Мы это знали, даже не ведая размаха сталинских репрессий.
Траурный креп покрыл в сознании дни смерти и похорон Сталина. Особенно врезались в память видения пустых электричек, которые мчались сквозь морозную ночь к Москве, завывая на подъезде к безлюдным платформам – въезд в город был закрыт. Там творилось нечто невообразимое. Помню, как мы, делегация города Перово, шли ночной Москвой через Новую площадь прощаться с вождем. По обе стороны скорбной дороги, во тьме стояли тысячные толпы. Над смутно видневшимися головами вился пар от дыхания, и ни слова, ни звука, словно мертвецы оградили прах того, кого еще вчера величали бессмертным. Помню медленный проход по Дому союзов к возвышению, где, утопая в цветах, лежало неожиданно маленькое и сухонькое тело с желтым лицом и легким пухом седины надо лбом. Руки вытянуты вдоль тела. Здесь тишину нарушал плач скрипок и прорывавшиеся время от времени рыдания. Скорбные лица, потоки слез – Москва искренне горевала.
Мы вернулись в ЦКШ, но для меня наступили часы, полые непередаваемой тревоги: моя Дина уехала на прощание вместе с китайской делегацией, сойдя за переводчицу.
По времени они должны были уже вернуться, но их не было, а уже донеслись вести о сотнях трупов на Трубной площади. В толпе, пытающейся пробиться к Дому союзов, люди давили друг друга, опрокидывали автобусы, троллейбусы и коней милицейского ограждения. Одних толкало на смерть горе, других – любопытство. В ту страшную ночь я понял непреодолимость слепого безумства толпы. Бежали минуты, часы, а жена все не приходила, я в горести сидел над спящей дочерью. Трагедия утраты Сталина померкла перед призраком личной беды. Но, слава богу, все окончилось благополучно, наши слушатели, соединившись с сотрудниками китайского посольства, образовали плотную колонну, взяли женщин в центр, и благополучно прошли в траурный зал. А Трубную площадь москвичи стали звать Трупной.
