– Поскай прав, – согласился Хеббекай. – По сути, у нас теперь два варианта: либо драться с ними, либо собирать вещички и убираться куда подальше. – Он покачал головой. – Извини, я думал, что ты и сам все поймешь. Из-за этого у нас и случилась гражданская война.
Темрай вскинул голову и изумленно посмотрел на генерала:
– Ты серьезно?
– Я думал, всем это очевидно. Они хотели свернуться и уйти после того, что произошло с Ап-Эскатоем. Таковы наши древние традиции – всегда возвращаться на равнины, как можно дальше от этих людей. Ты решил иначе. Сделал выбор. В результате мы получили гражданскую войну. Ну, разве не так? Поскай? Джасакай? Скажите же ему. Мне он не верит.
Темрай поднял руку:
– Вы хотите сказать, что я только что вел гражданскую войну, и никто не подумал объяснить мне, из-за чего она?
– Мы считали, что ты и сам все понимаешь, – пробормотал канцлер. – В конце концов, все ведь так очевидно.
Темрай откинулся на спинку стула и опустил голову.
– Нет, только не мне. Ладно, я хочу, чтобы вы пообещали мне кое-что. В следующий раз, когда мы соберемся воевать, пожалуйста, объясните, из-за чего мы это делаем.
Другой имперский дипломат, не столь представительный, но тем не менее вполне компетентный человек, с почти двадцатилетним опытом работы за спиной, высадился с торгового судна в Торнойсе, свободном порту, через который в последнее время проходило множество кораблей. Такое оживление объяснялось внезапно возросшей притягательностью Месоги.
Человека, сошедшего на берег, звали Полиорцис, и хотя он не был Сыном Неба – и вообще родился и вырос в провинции Мараспия, на другом краю Империи, – из привычной толпы, собравшейся на пристани Торнойса, его выделяло все и в первую очередь рост. Коренные жители Месоги, как и торговцы, ведшие с ними дела, отличались небольшим ростом, плотностью и, так сказать, функциональностью, как будто тот, кто создавал их, предпринял сознательную попытку вылепить как можно больше особей из ограниченного количества исходного материала. По контрасту с ними, уроженцы Мараспии представлялись образчиками противоположного подхода к процессу творения, граничащего с безрассудной расточительностью.
Пока рабочие занимались грузом, выкатывая бочки и вынося прочий хлам, именовавшийся товаром и служивший основанием считать прибывшего крупным торговцем текстилем, Полиорцис стал свидетелем довольно любопытной и показательной сценки, разыгравшейся неподалеку от пристани, у дверей небольшой лавчонки, сбывающей торопящимся посетителям всякую нужную в дороге мелочь.
