Но твари из руководства народной дружины еще поймут, кого обидели. Они приползут к старине Гюнтеру и, скуля, попросят вернуться на ответственный участок. Ведь нет более ловкого и неотвратимого башмачника, чем Гюнтер.
Попивавший пивко и сочувственно крякавший Коля вдоволь наслушался рэкетирских страданий. Настало время разведки. Солдат вклинился в монолог разжалованного башмачника:
— Гюнтер, а давай дружить?
— Давай!
— Тогда будь другом, заткнись, а?
Рот башмачника громко захлопнулся, как толстая бухгалтерская книга.
— Я, дружище, ищу вещицу. — Лавочкин заговорщицки подмигнул. — У меня пропало знамя. Красное, с загадочными золотыми письменами. Слышал что-нибудь о таком?
Мутный взор Гюнтера просветлел, губы расплылись в трогательной улыбке, руки сложились в молитвенном жесте.
— Здорово, что ты обратился именно ко мне, — тихо выдохнул башмачник, трогательно шевеля усами. — Это просто праздник какой-то!
— Правда? — Коля наклонился к Гюнтеру,
— Истинная, — кивнул мужик.
Потом он молниеносно схватил Лавочкина за шею и завопил на весь трактир:
— Братцы!!! Поймал!.. Я!.. Гюнтер!.. Этот молокосос хотел выставить самого Рамштайнта!!!
Позже солдат выяснил, что «выставить» не означало «прогнать» или «поместить на витрине». «Выставить» означало «совершить кражу».
Теперь же Коле было некомфортно: дышалось плохо, так как цепкие пальцы Гюнтера капканом сомкнулись на его глотке. Рука обидчика толкала Лавочкина назад. Взявшись за нее, солдат стал падать навзничь, увлекая башмачника за собой.
Помогли давнишние тренировки по дзю-до. Тренер постоянно твердил школярам: «Тянут — толкай, толкают — тяни».
Гюнтер и не думал расцеплять захват. Скользнув по столу, народный дружинник рухнул на Колю, вышибив из него последний дух и приложив затылком об пол. Теряя сознание, парень успел припомнить еще одно тренерское откровение: жилистые щуплецы только кажутся доходягами, а на самом деле это самые неудобные противники.
По понятным причинам с этого момента Лавочкин многое пропустил.
Очнулся Коля оттого, что его лицо усиленно облизывал чей-то шершавый язык, а дыхание обладателя языка было громким и, главное, смрадным.
Солдат заворочался, отмахнулся ватной рукой от навязчивого лизуна.
— Bay! Вы очнулись! — воскликнул знакомый голос, — Николас, я чрезвычайно польщен быть удостоенным чести встретиться с вами повторно!
Лавочкин приоткрыл глаза. Над ним стоял Пес в башмаках. Довольная морда лучилась добродушием, хвост неистово болтался из стороны в сторону, сигнализируя о высшей степени собачьей приязни.
