Средневековая забастовка выглядела столь же жалко, сколь должен смотреться капиталлистический субботник.
Толпа с плакатами работы Николаса Лавочкина толклась напротив ворот замка и выкрикивала всякие крамольные призывы. Лозунги им подсказал тот же автор.
— Барона Лобенрогена к ответу!
— Землю крестьянам, обезьянники обезьянам!
— Лучше выпить самогона, чем работать на барона!
— Деньги на бочку, а не то по почкам!
— Верни награбленные налоги, презренный Лобенроген!
Мост так и не опустили, поэтому делегация имела особенно мистический вид: толпа на краю замкового рва.
Прапорщик и солдат предпочли созерцать пикет издали, с небольшого естественного возвышения типа холм. Утренний ветерок отлично доносил скандируемое до вдохновителей народного бунта.
— Молодец, рядовой, — похвалил Палваныч. — Политпросвещение внедрил — любой политрук бы позавидовал.
— Что-то неспокойно мне, — признался Коля. — С бароном-то я работу не провел. Как он откликнется на чаяния трудящихся?
— Не дрейфь, революционно-освободительное движение еще никого не оставляло равнодушным. Особенно тех, против кого направлено.
«Откуда берутся все эти наши диалоги?» — терзался Лавочкин. Он еще накануне начал подозревать, что полковое знамя не только потеряло мощь, но и стало слегка глючить, внушая ему и прапорщику советско-проповеднический образ мыслей.
К наблюдателям присоединился всклокоченный Пес в башмаках.
— Хорошо ли почивали, любезные? — поинтересовался он. — Как продвигается забастовка?
— А ты чего не с массами? — спросил подозрительный Палваныч.
— Дабы не превращать серьезное дело в цирк, — ответил пес. — К сожалению, моя репутация…
— Кобелиная, что ли? — Коля хитро улыбнулся.
— Я бы настаивал на другой формулировке. — Зверь слегка обиделся. — Репутация дамского угодника.
Лавочкин показал на стену замка:
— Смотрите-ка, переговорщик!
На стене действительно появился одинокий человек. Он походил на растолстевшего Дольфа Лундгрена: лицо-ледокол, широченные плечи, высокий, но — дряблый. Сказывались неправильный образ жизни и пристрастие к горячительным налиткам. Разумеется, это был сам барон Лобенроген.
Барон пребывал в крайней степени раздражения. Во-первых, бодун. Во-вторых, горечь вчерашнего поражения от проклятого Косолаппена. В-третьих, вопящая толпа разбудила его, а это прямой вызов его абсолютному авторитету.
«Вчера тебе накостылял соперник, а сегодня подданные наглеют. Куда катится мир?» — подумалось барону.
— Чего орете, смерды? — крикнул Лобенроген и тут же схватился за больную голову.
