Еще предок местных бородачей и их подруг отличался редкостной любовью к садизму. На его совести была гибель целого вида драконов — двенадцатиголовых, Страхенцверг охотился только на таких.
Он мог вырезать деревню, спалить город или наслать мор на целую страну, для того чтобы пробудить воображение, испытать вдохновение художника. До конца своих черных дней горбун считал себя именно живописцем, а не сумасбродным палачом…
Когда бесконечные песни закончились, настало время танцев. Гномы плясали под быструю ритмичную музыку, зачастую лишенную какой-либо мелодии. Каштанововолосая искусительница вытянула Колю из-за стола и закружила по мраморному полу, не прекращая обольстительных мероприятий и показывая «товар лицом».
Гномьи пляски предполагали высокие затейливые прыжки. Лавочкин самоотверженно танцевал и продержался довольно долго. Наконец сдался:
— Всё, красавица. Я устал.
— Если герой устал, то красавица отведет его в опочивальню, — вкрадчиво сказала каштанововолосая.
Солдат, расслабленный элем и бесконечными скачками, не почуял скрытого смысла предложения гномихи, хотя она не очень-то и скрывала этот смысл.
— Веди, — кивнул Коля.
Он успел заметить ехидную улыбку Хельги Страхолюдлих, прежде чем вышел из зала.
Впереди семенила, отчаянно виляя бедрами, маленькая искусительница. Мощные своды, разукрашенные картинами, закончились, незаметно сменившись грубо вырубленными в скале пещерами. Эхо, размножавшее шаги, исчезло. Стало глухо, как в погребе. Потолки были едва выше человеческого роста. Коридоры постоянно разветвлялись. Всё чаще в основных, широких, ходах встречались боковые двери.
— Квартиры, — пояснила провожатая.
— Как тебя зовут? — поинтересовался Лавочкин.
— О! А я думала, герой не спросит. Пфердхен. [23]
— Кобылка?!
— Да, я именно так и представилась.
— Очень… приятно. Я Николас.
— Экая новость! — рассмеялась гномиха. — Ну, вот мы и пришли. Наше с сестрой гнездышко.
— А сестра?..
— На пиру. Она любит веселиться… — Пфердхен толкнула одну из дверей, ступила во тьму.
Через полминуты зажегся мутный свет: хозяйка запалила свечу.
Зайдя внутрь, солдат очутился в норе: низко, узко, мрачно… Согнувшись в три погибели, Лавочкин проследовал за Пфердхен в крайнюю справа дыру. Там стояла неестественно большая кровать — человеческая, не гномья.
— Вот и ложе, рыцарь.
Хозяйка водрузила свечу на сундук, стащила с кровати покрывало.
— Милости прошу.
— Спасибо. — Коля выжидающе посмотрел наПфердхен.
