Мирская чаша | страница 48



– Так для чего же, братцы, эта коммуния и что есть коммуния?

– Коммуна, я понимаю, есть война с голодом. С турками воевали, с немцами, англичанами, с кем только не воевали; и ведь еще побеждали! Коммуна есть армия против врага-голода, но почему же в коммуне еще голоднее стало и нет ситцу и ничего прочего?

– Потому что воры.

– Да что воры, чем вор хуже нас, вор плохой человек тому, у кого ворует, а для всех прочих он, может, получше нас с тобой. Нет, друг, не в ворах дело, а в тех, кто видит вора да молчит.

– Как молчит? Намедни у нас одного всей деревней, как собаку, забили.

– Так ваша деревня маленькая, а в большой деревне никто правду не посмеет открыть.

– Нет, не воры, а я думаю: на войне – там под палкой, а работа мирная из-под палки худая, вот отчего не выходит война с голодом.

– Нет, братцы, я коммуну понимаю как жизнь будущую, сапожник, или портной, или слесарь, что это за жизнь сапожника, только сапоги, не человек, а тень загробная! Так вот для этого устраивается всеобщая полевая жизнь.

– Для сапожника? А я как крестьянин и полевую жизнь отродясь и до гробу веду, и великие миллионы на Руси определены этому с основания веков, то почему же сапожнику дача, а нам наказание. Нет, коммуна есть просто: кому-на.

– Кому на, а кому бя.

– Истинное наказание: Сережка Афанасьев на отца своего Афанасия Куцупого наложил контрибуцию в пять тысяч: «Будь же ты проклят!» – сказал Куцупый.

– Проклял сына?

– Проклял во веки веков.

– Вот, а ты говоришь, дача сапожнику, тут, брат, слова Евангелия, исполнение закона, что настанет время, – ох, настанет время, не минуешь… Ну, братцы, а как же на попа, наложили ли что на попа?

– Как же, на молодого двадцать тысяч.

– Ну, хорошо: молодой поп снесет.

– И на старого десять.

– На покойника?

– Так он после раскладки помер. На дьякона пять, а на Епишку ничего.

– Как же ничего на Епишку: у него на огороде двести дубов лежит.

– Ничего, но не горюйте, придет время, и Епишка зацепится, все там будем, и сам Фомкин брат попадется.

– Не брат он мне! – крикнул Фомка.

– Кто же он тебе?

– Супостат!

– Ладно, два яблочка от яблонки далеко не раскотятся, этот самый Персюк, матрос, землю никогда не работал, не знает, как соху держать, как зерно в землю ложится, а говорит: «Я коммунист, мы преобразим землю». Я ему: «Чего же ты раньше-то ее не преображал?» – «Не хватает, – говорит, – транспорта».

– Кобеля ему вареного не хватает.

– Да, транспорта, говорит, не хватает.

– Транспорта! Ты мне транспорт в живот проведи.