— Без всякого сомнения, — отозвался тот.
В отличие от Виргилия он приблизился к самому подножию «Пьеты». Провел ладонью по полотну, на котором виднелись следы кисти и пальцев автора. Поверхность была густой, неровной, шершавой. Он провел пальцами по лицу Никодима, по телу Христа. Вдруг замер и словно завороженный вздрогнул.
— Небо! Да ведь эти зеленоватые тени на животе Спасителя — отметины чумы! Когда я тебе говорил, что он писал это, чуя конец…
В этот момент за спиной друзей послышались торопливые шаги. На пороге мастерской стоял отец Доменего Томазини с покрасневшим, потным лицом.
— Вот вы где! А я искал вас возле маэстро. Забеспокоился было, но в душе знал, что вы не можете покинуть его.
Продолжая говорить, он в свою очередь приблизился к «Пьете», затмившей его своим черным свечением.
— Так вот оно, полотно, о котором толковали братья… Заалтарная картина, предназначенная для одной из часовен Францисканской церкви. Как раз над той плитой, под которой он просил похоронить его. Братья говорили, что она осталась незаконченной.
— Похоронят ли Тициана там, где он желал? — спросил Виргилий, памятуя последнюю волю покойного.
— Дело в том, что переговоры между францисканскими монахами и маэстро не были доведены до конца, — стал объяснять отец Доменего. — Насколько я понял, существовало разногласие по поводу часовни, где должна висеть «Пьета». Кажется, он рассчитывал на часовню Христа, но настоятель, с которым я только что беседовал, был в растерянности. Он склоняется к часовне Распятия. Похороны должны состояться уже завтра, поскольку из-за чумы медлить нельзя.
— Но… как же «Пьета»? — воскликнул Виргилий, удрученный тем, что францисканцы могут отвергнуть подобный шедевр.
— Сперва нужно, чтобы кто-то другой завершил труд маэстро, — твердо ответил отец Доменего.
Он помог им завесить полотно. Затем все трое покинули мастерскую. Во внутреннем дворике они еще поговорили о художнике, о его похоронах, о чуме, об ужасе, в который она ввергла Венецию. Пришло время решать, что делать дальше.
— Я останусь с покойным, — предложил священник. — Вы можете идти домой. Правда, я ума не приложу, к кому обратиться с просьбой известить его сыновей: Помпонио и Горацио. Может, вы согласились бы…
— Охотно, — поспешил ответить Виргилий.
Ему вдруг пришло в голову, что можно воспользоваться знакомством с сыновьями, чтобы расспросить их о полотнах отца, и в частности — тех, на которых представлены сцены убийств.
