— Это полотно заказал мне император Карл Пятый. Я представил его со всем семейством во время молитвы. Он никогда не расставался с ним. И восемнадцать лет назад скончался перед ним. Я хочу последовать его примеру.
Предом припомнил некий слух: будто после своего добровольного отречения от престола в пользу сына в 1556 году Карл V удалился в монастырь Святого Иеронима в Эстремадуре и увез туда два полотна Тициана. Как раз в этот момент художника затрясло со столь неистовой силой, словно смерть услышала его слова и пришла за ним. Пьер обнял старика за плечи, чтобы облегчить ему предсмертные минуты. Конвульсии сменились икотой, изо рта вновь пошла кровь. Виргилий схватил первую попавшуюся тряпку и поднес к его губам.
— Останься с маэстро, я побегу за священником, — шепнул Пьер.
— Приходской священник должен жить где-то неподалеку, — подсказал другу Виргилий.
Пьера уже след простыл. Кризис миновал. Умирающий был распростерт на постели: веки полуприкрыты, дыхание едва ощущалось. Белизна бороды сливалась с белизной простынь. Предом стер со своей руки пену и сделал несколько шагов по направлению к окну. Оно выходило в сад. Зачахшая зелень, пожелтевшая трава, поникшие цветы, засохший кустарник — эта картинка природы, умерщвленной солнцем, напомнила ему о его собственном саде на улице Блан-Манто в Париже, когда там свирепствовала жара, в 1572 году. В тот год умер его отец. Он перевел взгляд на лагуну. Простирающееся до горизонта стоячее болото: где-то серовато-бурое, где-то зеленоватое от водорослей. Вдоль топких берегов гниют на корню камыши. Там-сям раскиданы соломенные хижины, служащие укрытием для лодок жителей прибрежной полосы. В поле зрения Виргилия попал паром, он вздрогнул, осознав вдруг, что паром набит трупами, которые доставляет к острову-кладбищу. Мертвые тела, мертвые кусты, мертвая лагуна… вскоре умрет и Тициан. Обернувшись, он встретился с ним взглядом. Было ясно: тот хочет что-то сказать. Он поспешил к его ложу и склонился над ним. Дрожащей рукой умирающий ухватился за камзол Виргилия, чтобы быть ближе.
— Чувствую, расстаюсь с жизнью, — прошептал он и закрыл глаза, словно держать их открытыми было делом непосильным и отбирало всю энергию, необходимую, чтобы говорить. — Я не смогу дождаться отца Томазини. Однако я должен сделать признание. — Он замолчал. Виргилий не осмеливался выговорить ни слова. Легким пожатием руки он подбодрил умирающего. — Убийство, — выговорил тот, — я присутствовал… при убийстве.
