Об этом нетрудно было догадаться. Не успел Виргилий ответить, как старец заговорил снова:
— Не было времени ни изучать твой рисунок, ни покопаться в книгах. Дай мне несколько дней. И все же, боюсь, разочарую я тебя.
— Что бы ни было, я заранее благодарен вам.
Тут Виргилия взяла досада, что он не захватил с собой рисунки, обнаруженные уже после встречи с Леви. В эту минуту к ним подкатился мяч, Предом взял его в руки и бросил игрокам.
— Развлекаются, вместо того чтобы учиться. Даже в пятницу вечером и в субботу гоняют мяч. Дошло до того, что нам, раввинам, пришлось поставить на обсуждение вопрос: можно ли таким образом проводить субботу. Еще ни до чего не договорились. — И вновь бросил искрящийся лукавый взгляд в сторону Виргилия. — Однако вряд ли тебе интересны талмудические обоснования подобного поведения в субботний день!
Виргилий наконец осмелился задать вопрос, ради которого пришел:
— Вчера вы сказали, что не помните настоящего имени эль Рибейры. Нет ли в гетто кого-нибудь, кто мог бы мне помочь узнать это?
— С сегодняшнего дня это я. Но повторяю, знать — это полдела, нужно уметь вспомнить. Однако и забыть — это еще не конец всему. Достаточно заново узнать. Вчера я виделся с приехавшим из Константинополя человеком, он не смог мне ответить.
Последние слова были для Виргилия словно ушат холодной воды. Он весь погас и едва слушал то, что ему говорил раввин.
— И все же он мне дал ключ, и тот, у кого достанет усидчивости и ума, узнает, как его зовут, пользуясь буквами, составляющими его новое имя: ЗАНИЭЛЬРИБЕЙРА.
— Простите? — проговорил Виргилий, у которого появилось ощущение, что он очнулся от тяжелого сна.
— Нужно заново составить его настоящее имя, исходя из этих тринадцати букв, — терпеливо повторил тот.
— Анаграмма…
— Вот именно.
Улыбка вновь заиграла на лице Предома: он считал себя мастером разгадывать анаграммы после той загадки post mortem[82], которую ему задал его отец.
Когда на порог дома на стук Пьера вышел гомункулус с кожаной маской на лице, он в ужасе отпрянул. Карлик заливался скрипучим смехом.
— Что ж это тебя оторопь взяла, господин хороший? Ведь это ты ко мне стучишься, а не я к тебе.
Студент-медик взял себя в руки, прочистил горло, вежливо поздоровался и назвался, в надежде, что карлик поступит так же.
Этого не произошло. Зато он стал насвистывать, да так как-то неприятно, пронзительно. Эхом ему был собачий лай. На порог выскочила болонка. Карлик щелкнул языком, и она, оскалившись, бросилась на гостя. Пьер отступил, она за ним: прыгая вокруг него и повизгивая, она не давала ему возможности начать разговор. Видя, как Пьер в испуге поднял руки, чтобы она их не искусала, карлик еще пуще развеселился.
