Завещание Тициана | страница 117
Несмотря на новый невероятный факт, в этой истории многое еще было темным и непонятным. Помимо того, что они вернулись к исходной точке и личность погибшей только еще предстояло установить, появилось множество других вопросов, не дававших им покоя. Начиная с последнего: что думать об этом «Z», которого не было в имени Атики?
Если взять на веру слова Эбено, следовало установить настоящие имена Олимпии, Фаустино и Рибейры. Словом, дел было невпроворот. Друзья разделили обязанности и договорились, кто чем займется на следующий день. Пьер отправится к карлику и Олимпии, Виргилий — к раввину, а Мариетта будет дожидаться их возвращения на Мавританской набережной. Пальма останется в мастерской: может, его ангел с факелом в руках прольет хоть немного света на всю эту загадочную историю.
Постучав на следующее утро в дверь Соломона Леви, Виргилий испытал чувство стеснения, ведь на сей раз он явился один, без дяди. Ему открыла женщина в черной косынке. На шее у нее была цепочка с кемиот — амулетами, оберегающими от болезней. Он по-итальянски объяснил ей причину своего прихода. Она не поняла ни слова. Он повторил просьбу видеть раввина сперва по-французски, затем по-латыни. Сама она говорила, как ему казалось, на смеси еврейского и испанского. И только когда он в третий раз по слогам произнес имя каббалиста, она наконец поняла и скрылась в глубине дома. Виргилий сел на приступок колодца на площади и стал ждать. Мальчишки играли в футбол[80], о чем-то судачили кумушки. Вскоре появился Соломон Леви, в руках у него был платок, которым он покрывался во время молитвы.
— Вот и ты, мой племянник. Шалом тебе. — Виргилий начал было вставать, но раввин жестом показал ему, что это ни к чему, и сам сел рядом, ворча что-то по поводу проклятого ревматизма. — Сожалею, что прислуга так тебя встретила. Она у меня недавно. Приехала из Испании, по-итальянски ни слова.
— А на каком языке она говорит?
— На ладино. Это язык евреев Иберийского полуострова, смесь еврейского и испанского. Знаешь, наше гетто с каждым днем становится более многоязыким, чем сама Вавилонская башня. — Виргилий усмехнулся. — Уверяю тебя! Евреи из Испании говорят на ладино, выходцы из немецких земель — на идиш, а те, что родились здесь, зачастую плохо владеют родным языком и говорят на итальянском. Да простит их Всевышний! Какой язык родится из этой амальгамы — одному Элохиму[81] известно! — Он лукаво взглянул на Виргилия. — Однако думаю, не за тем ты сюда пришел, чтобы рассуждать, на каком языке говорят в гетто.