– Спасти жизнь?
– Да.
– А как?
Крабат рассказал о грозящей ему опасности, о том, что есть только один-единственный путь – отыскать его среди воронов.
– Наверное, это не трудно. С твоей помощью, – решила девушка.
– Не трудно? Ты можешь поплатиться жизнью, если не выдержишь испытания!
Певунья молчала лишь мгновение.
– Моя жизнь мне не дороже твоей. Когда мне прийти к мельнику?
– Этого я тебе пока не скажу. Дам знать сам или пошлю друга.
Тут он попросил ее описать свой дом – как его найти. Потом Певунья спросила, нет ли у него с собой ножа. Крабат вынул нож Тонды. Лезвие его было черным, как и все последнее время. Но, очутившись в руках Певуньи, оно вдруг посветлело. Певунья развязала чепчик, отрезала прядку волос, скрутила ее в тонкое колечко.
– Это знак. Если его принесет твой друг, значит, то, что он передаст, – твоя просьба.
– Спасибо тебе! – Крабат спрятал колечко в верхний карман куртки. – Теперь возвращайся. А я приду в деревню немного погодя. Но не забудь: там мы не знакомы!
– Значит, мы не будем танцевать?
– Будем! Но не все время. Понимаешь?
– Да, я понимаю.
Певунья встала, расправила складки на юбке и пошла по тропинке в Шварцкольм. Оттуда уже доносилась музыка.
Вокруг деревенской площади стояли накрытые столы со скамейками, а посередине отплясывала молодежь. Те, кто постарше, с достойным видом сидели за столами, поглядывая на танцующих. Худощавые мужчины в коричневых и синих воскресных костюмах покуривали трубку, попивали пиво. Их жены, похожие в своих праздничных нарядах на пестрых клуш, угощаясь праздничной стряпней, перемывали косточки парням и девушкам.
Музыканты играли без передышки на помосте, сооруженном на пустых бочках из ворот амбара. Староста старался не зря: скрипки и кларнеты пели, контрабас гудел: брум, брум, брум! А если скрипачи опускали скрипку, чтобы проглотить свою законную кружку пива, им уже кричали со всех сторон:
– Эй вы, там наверху! Вы что, играть сюда пришли или пиво дуть?
Крабат тут же затесался в толпу танцующих. Приглашал то одну, то другую девушку, особо не раздумывая. Иногда танцевал и с Певуньей. И хотя ему было потом нелегко уступать ее другим парням – не подавал виду. Впрочем, даже женщины за столом, среди которых он вдруг обнаружил слепую на левый глаз старуху, не обратили на них особого внимания. Они вели себя так же, как все танцующие, – шутили, болтали чепуху, и только глаза Певуньи серьезно глядели на Крабата. Но это видел лишь он один и избегал ее взгляда из-за одноглазой старухи. Из-за нее придется, пожалуй, и вообще не приглашать больше на танец Певунью.
