Все наотрез отказались. Ирко же не вытерпел, подошел к курфюрсту.
«С вашего позволения, сделаю другое – соединю половинки».
«Это может каждый кузнец!» – ухмыльнулся курфюрст.
«Да! В кузне. С мехами, молотом и наковальней. Но не голыми руками».
Не дожидаясь ответа, взял половинки, приложил одну к другой, пробормотал заклинание.
«Вот – во славу вашей милости!»
Курфюрст выхватил у него из рук подкову, осмотрел со всех сторон. Целехонька, будто только что отлита!
«Как так? Только не втирай очки, что она будет держаться!»
И хочет во второй раз сломать подкову. Думал, это будет не трудно. Да не тут-то было! Ломал, ломал, от натуги покраснел, как индюк, потом побагровел, а под конец посинел. С яростью отбросил подкову – теперь он побледнел от гнева, – кричит:
«Лошадей! Поехали!»
Еле влез на коня, так у него ноги ослабли. С тех пор мельницу у Косвига он объезжал стороной.
Мастер все пил и рассказывал про свою юность, больше всего про Ирко, пока Михал не спросил, что же потом с ним сталось, с Ирко.
Стемнело, звезды вышли на небо, над крышей конюшни повисла луна.
– С Ирко? – Мастер обеими руками обхватил жбан с вином. – Я его погубил!
Подмастерья застыли от изумления.
– Да! – повторил Мастер. – Я его погубил. Как-нибудь расскажу про это. А теперь – пить! Вина!
Больше он не проронил ни слова. Пил, пока мертвецки пьяный не упал в кресло.
Подмастерья не могли преодолеть отвращения и ужаса. Так и не перенесли его в дом, оставили сидеть во дворе. Утром, проснувшись, он сам убрался восвояси.
До сих пор, если на мельнице в Козельбрухе объявлялись странствующие подмастерья и, согласно уставу гильдии Мельников, просили о ночлеге, они не находили тут приюта. По обычаям того времени, Мастер обязан был предоставить странникам еду и кров хотя бы на одну ночь, но он пренебрегал этим правилом, высокомерно отвергая их просьбу. Он, видите ли, не хочет иметь дела с бродягами и воришками, для них у него не найдется ни куска хлеба, ни ложки каши. Пусть отправляются ко всем чертям, а иначе он спустит собак, и те будут гнать их до самого Шварцкольма.
И странники уходили несолоно хлебавши. Если же кто-нибудь из них пытался возражать, Мастер устраивал так, что бедняге казалось, будто его травят псами. Приходилось отбиваться палкой и удирать со всех ног.
«Здесь не нужны соглядатаи, – объяснял Мастер, – и нахлебников нам тоже не надо!»
Разгар лета, удушливое марево над Козельбрухом. Трудно дышать. От водоема поднимается запах водорослей и ила. Видно, быть грозе.
